Выбор нового патриарха зависел от разрешения спора, затеянного самим Иоакимом: либерализм или консерватизм, терпимость к иностранцам или яростная защита исконного православия? Образованная часть духовенства, пользовавшаяся поддержкой Петра, выдвигала митрополита Псковского Маркела, ученого церковника, который бывал за границей и говорил на нескольких языках, но царица Наталья, боярская верхушка, монашество и почти все низшее духовенство стояли за более консервативного Адриана, митрополита Казанского. Внутри церкви разгорелась борьба, и сторонники Адриана стали обвинять Маркела, что он уж больно учен, что католикам при нем будет лучше, чем православным, и что он сам уже впал в ересь. После пятимесячных словопрений выбрали Адриана – по словам разочарованного Патрика Гордона, за «невежество и недалекость».

Петр был уязвлен этой неудачей. Через семь лет он с горечью и негодованием описывал избрание Адриана в гостях у одного иностранца.

«Царь сказал нам, – передавал этот человек, – что, когда патриарх Московский умер, он задумал поставить на его место образованного священника, повидавшего мир, говорившего по-латыни, по-итальянски и по-французски. Но русские наперебой одолевали его просьбами не ставить над ними такого человека по трем причинам: во-первых, потому, что он говорил на варварских языках; во-вторых, из-за того, что у него была недостаточно длинная для патриарха борода; и, в-третьих, потому, что его кучер сидел на козлах, а не верхом на лошади, как полагалось».

* * *

Но на деле, независимо от указки или желания любого патриарха, Запад уже прочно утвердился всего в трех милях от Кремля. Под Москвой, по пути из города в Преображенское, стоял особняком удивительный западноевропейский городок, известный как Немецкая слобода. Посетители, бродившие по его широким, обсаженным деревьями улицам, вдоль двух– и трехэтажных кирпичных домов с большими, как принято было в Европе, окнами или по нарядным площадям с фонтанами[47], едва могли поверить, что находятся в середине России. Позади солидных особняков, украшенных колоннами и карнизами, лежали искусно разбитые европейские сады с павильонами и прудами. По улицам катили экипажи, сделанные в Париже или Лондоне. Только маковки московских церквей, видневшиеся вдалеке, за полями, напоминали приезжим, что они за тысячу миль от дома.

Во времена Петра этот процветающий островок заграницы был сравнительно молод. Прежнее поселение для иностранцев, которое Иван Грозный основал в самом городе, было разорено во времена Смуты. После восшествия на престол первого Романова в 1613 году иностранцы селились где могли, по всему городу. Это раздражало московских консерваторов, не желавших, чтобы иноземцы поганили их святой православный город, и во время восстания 1648 года ватаги стрельцов нет-нет да и громили дома каких-нибудь иностранцев. В 1652 году царь Алексей объявил, что чужеземцам запрещается селиться и открывать церкви в священных стенах Москвы, но позволил основать новое поселение, Немецкую слободу, на берегах Яузы, где всем иностранным офицерам, инженерам, художникам, докторам, аптекарям, купцам, учителям и другим наемным специалистам на русской службе выделялись земельные участки в зависимости от их звания.

Первоначально колония состояла главным образом из немцев-протестантов, но к середине XVII века там появились многочисленные голландцы, англичане и шотландцы. Шотландцы, в большинстве своем католики-роялисты, бежавшие от Оливера Кромвеля, получали гарантированное убежище, невзирая на их религию, потому что царь Алексей был страшно разгневан казнью короля Карла I. Среди известных шотландских якобитов Немецкой слободы были Гордон, Драммонд, Гамильтон, Далзиел, Кроуфорд, Грэхем и Лесли. В 1685 году Людовик XIV отменил Нантский эдикт и тем положил конец терпимому отношению к протестантам во Франции. Правительница Софья и Василий Голицын разрешили изрядному числу французских беженцев-гугенотов, спасавшихся от новых преследований, приехать в Россию. В результате к тому времени, как подрос Петр, Немецкая слобода представляла собой разноплеменное поселение, где насчитывалось три тысячи западноевропейцев, причем роялисты здесь соседствовали с республиканцами, протестанты с католиками, а их национальные, политические и религиозные разногласия сами собой смягчались, ведь все они жили теперь вдали от родины, в изгнании.

Замкнутое существование в обособленном пригороде помогало им сохранять обычаи и традиции Запада. Обитатели слободы одевались по-иноземному, читали иноземные книги, молились в своих лютеранских и кальвинистских церквах (католикам храмов строить не позволили, но священники могли служить мессу в частных домах), говорили на своих языках сами учили детей. Они поддерживали постоянную переписку с домом. Один из самых почтенных иностранцев, голландский резидент ван Келлер, обменивался письмами с Гаагой каждые восемь дней и держал Немецкую слободу в курсе всех свежих новостей о событиях за российскими пределами. Генерал Патрик Гордон с нетерпением ждал научных отчетов Лондонского королевского общества. Английские дамы получали томики стихов, тончайший фарфор и душистое мыло прямо из Лондона. Кроме того, присутствие среди обитателей слободы некоторого числа актеров, музыкантов и искателей приключений придавало ее жизни известную пикантность и разнообразие – они создали театр, устраивали концерты, балы и пикники, затевали любовные интриги и дуэли, чем развлекали и забавляли всю слободу.

Конечно, этот иноземный остров, центр более передовой цивилизации, не мог остаться вовсе нетронутым русским морем, его окружавшим. К домам и садам Немецкой слободы примыкали царские земли Сокольников и Преображенского, и со временем, несмотря на запреты патриарха, те из русских, кто был посмелее и жаждал новых знаний и умных бесед, начали вращаться среди иностранцев, живших всего в нескольких шагах. Через них иноземные нравы проникали в русскую жизнь. Вскоре русские, прежде смеявшиеся над «травоядными» иностранцами, тоже принялись есть салаты. Стал распространяться обычай курить и нюхать табак, хотя патриарх предал его анафеме. Некоторые из русских даже начали, подобно Василию Голицыну, подстригать волосы и бороды и вступать в беседы с иезуитами.

Влияние этих связей было взаимным, и многие иностранцы постепенно обрусели. Женщин из Европы в слободе было мало, и приезжие женились на русских, усваивали русский язык и позволяли крестить детей по православному обряду. Но все же большинство, в силу вынужденной замкнутости в Немецкой слободе, сохраняли западный образ жизни, язык и веру. Женитьбы русских мужчин на иноземках оставались редкостью, поскольку немногие из западных женщин решались выходить за русских – боялись оказаться в униженном положении русских жен. Но и здесь постепенно происходили перемены. Госпожа Гамильтон вышла за Артамона Матвеева и уверенно распоряжалась в том доме, где царь Алексей встретил Наталью Нарышкину. По мере того как русские дворяне усваивали обычаи Запада, они все чаще женились на иностранках, смешанных браков становилось все больше, и эта практика процветала до самого конца Российской империи в 1917 году. С тех пор как царевич Алексей, сын Петра, женился на европейской принцессе, все русские цари, достигая брачного возраста, сами или с посторонней помощью выбирали невест на Западе.