В следующий раз Гудериан и генерал-майор Кривошеин встретятся через два года, в июле сорок первого, в бою под городом Пропойском, который Сталин прикажет переименовать в Славгород. Командуя механизированным корпусом, Кривошеин отличится в берлинской операции, за что будет удостоен звания Героя Советского Союза…

В некоторых районах части вермахта и Красной армии вместе уничтожали очаги польского сопротивления. Это и было «братство, скрепленное кровью», как потом выразился Сталин, высоко оценивая сотрудничество с фашистской Германией. Польша была оккупирована и перестала существовать как государство. Раздел Польши был назван в советско-германском договоре о дружбе и границе «надежным фундаментом дальнейшего развития дружественных отношений между советским и германским народами».

У Советского Союза и Германии появилась общая граница. Центральная смешанная пограничная комиссия двух стран работала в оккупированной Варшаве. 27 октября комиссия получила приглашение на обед к немецкому генерал-губернатору рейхсляйтеру Гансу Франку, которого после войны поляки повесят как военного преступника. Франк по-дружески принял советских гостей, пошутил:

— Мы с вами курим польские папиросы как символ того, что мы пустили Польшу по ветру.

В Закопане наркомат внутренних дел и гестапо создали совместный центр для «борьбы против польской агитации». Комиссар госбезопасности 3-го ранга Иван Александрович Серов как нарком внутренних дел Украины, вспоминал тогдашний руководитель республики Никита Хрущев, «установил контакты с гестапо. Представитель гестапо официально прибыл по взаимной договоренности во Львов со своей агентурой… Предлогом был “обмен людьми” между нами и Германией».

Обосновавшиеся во Львове гестаповцы занимались эвакуацией немецкого населения. Заодно им передали большую группу немецких коммунистов, которые искали в Советском Союзе убежища от нацизма.

«Среди всех последствий пакта Сталина и Гитлера, — вспоминала Маргарет Бубер-Нойман, вдова Хайнца Ноймана, второго человека в ЦК компартии Германии, — есть одно, упоминание о котором долго заставляло краснеть от стыда иных коммунистов: это проходившая с конца 1939 по июнь 1940 года выдача советскими властями примерно пятисот немецких и австрийских коммунистов-эмигрантов нацистам.

Из советских тюрем и концентрационных лагерей были изъяты сотни немецких заключенных, осужденных во время великой чистки к многолетним срокам, их привезли под конвоем НКВД в Бутырку. Там им предъявили новый приговор, предписывающий немедленную высылку с территории Советского Союза».

Хайнца Ноймана, спасавшегося в Советском Союзе от гестапо, расстреляли в Москве в 1937 году. Его вдову Маргарет чекисты арестовали в 1938-м и приговорили к пяти годам принудительных работ.

«Поезд с заключенными поехал в западном направлении, — рассказывала Маргарет Бубер-Нойман. — Некоторые все еще надеялись, что их доставят к границе балтийских государств и там отпустят на свободу. Откуда могли знать они, выехавшие из далеких лагерей Сибири, что Прибалтика уже находится во власти Сталина? Когда поезд проехал Минск и устремился в западном направлении, заключенным стало ясно, что произойдет. Хотя после всего, что с ними произошло, коммунисты не питали никаких иллюзий относительно советской системы, они считали немыслимым то, что с ними должно было произойти. Но это случилось: эмигрантов-коммунистов, людей, которые, рискуя жизнью, бежали в Советский Союз, Сталин возвращал Гитлеру.

Пятьсот человек были принесены в жертву дружбе между Сталиным и Гитлером как своего рода подарок. Этим актом Сталин хотел доказать, насколько серьезно он воспринимает эту дружбу; широким жестом предоставил Гитлеру возможность самому рассчитаться с пятьюстами своими ярыми противниками.

Я тоже была в этой группе.

3 февраля 1940 года меня привезли в Брест-Литовск, к демаркационной линии между Советским Союзом и Германией. Офицер НКВД с группой солдат повел нас к железнодорожному мосту через Буг. Мы увидели идущих нам навстречу людей в форме СС. Офицер СС и его коллега из НКВД сердечно приветствовали друг друга. Советский офицер провел перекличку и приказал нам идти по мосту.

Я услышала сзади возбужденные голоса и увидела, что трое мужчин из нашей группы умоляли офицера НКВД не отправлять их через мост. Один из них до 1933 года был редактором немецкой коммунистической газеты. Его на той стороне моста ждала верная смерть. Такая же судьба ждала молодого немецкого рабочего, заочно приговоренного в рейхе к смерти. Всех троих поволокли по мосту. Здесь подошли гестаповцы и продолжили работу сталинского НКВД».

Когда совместными усилиями Польша была разгромлена, Молотов с удовольствием сказал на сессии Верховного Совета:

— Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем Красной армии, чтобы ничего не осталось от уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей.

Полвека спустя молотовскую цитату активисты профсоюза «Солидарность» будут расклеивать на улицах Варшавы в виде листовок. Секретные протоколы, подписанные Молотовым, удар Красной армии в спину оборонявшейся от немцев польской армии в сентябре

1939 года и по сей день во многом определяют отношение поляков к России…

Как и расстрел польских военнопленных в Катыни в 1940 году.

Немалое число наших сограждан все еще полагает, что это преступление — дело рук фашистов. Ведь все началось 13 апреля 1943 года, когда берлинское радио сообщило, что в деревне Катынь возле Смоленска обнаружены тела тысяч польских офицеров, расстрелянных НКВД. Зная геббельсовские приемы, в катынской истории сомневались все, даже Бенито Муссолини: итальянское фашистское правительство рекомендовало своим журналистам не писать на эту тему.

Но польское правительство в эмиграции пришло к выводу, что это тот редкий случай, когда немцы говорят правду. Найденные в Катынском лесу тела подтверждали уже имевшиеся у поляков сведения о трагической судьбе офицеров, попавших в советский плен осенью тридцать девятого года. Глава польского правительства в изгнании Владислав Сикорский обратился к швейцарскому Международному комитету Красного Креста с просьбой провести независимое расследование. В ответ Сталин распорядился разорвать отношения с эмигрантским правительством Польши.

В Катыни собрали международную комиссию из видных европейских судебных медиков и криминалистов. Приехали представители польского Красного Креста. Исследование трупов, а извлекли четыре тысячи тел, доказало: время смерти — весна сорокового.

В могилах нашлись документы расстрелянных и даже дневники, которые польские офицеры вели до последних дней своей жизни. Это были офицеры, попавшие в советский плен осенью 1939 года.

В плену оказалось около двухсот пятидесяти тысяч польских солдат и офицеров. Красная армия не знала, что делать с таким количеством военнопленных. Не было ни конвойных войск, чтобы их охранять, ни продовольствия, чтобы их кормить. Нарком обороны Ворошилов и начальник генштаба Шапошников высказались за то, чтобы как минимум рядовых солдат бывшей польской армии распустить по домам.