По плану следовало обойти остров и выйти к пещерам женского берега. Откуда они знали, что это

остров? Просто не представляли иной земли? Мы знаем, и это накладывает ограничения на наши представления об их передвижениях. Острова те люди видели в большой реке в долине, наверняка встретились им острова и в их длительном-медлительном плавании вдоль берега моря. Острова, земля, омываемая со всех сторон волнами. Считал ли Хорса тот берег своей мечты частью еще одного большого острова? Он никогда не использовал этого слова. Возможно, представление об этом сияющем крае как о чем-то ограниченном периметром бросило бы тень на его мечту.

Во время выздоровления детей — хроники подчеркивают, что детским организмам пришлось восстанавливать не только физические, но и духовные силы, — случилось еще одно происшествие. Взрослые парни, с сочувствием и пониманием относившиеся к пострадавшим детям, проводили с ними время, слушая их, разговаривая с ними. Сиживали с детьми и женщины. Но затем одна из женщин родила — и ребенок сразу умер. Это поразило всех. Почему этот новорожденный умер просто так, без всякой причины? Вроде бы ничего не предвещало трагедии. Зловредных ядовитых мух на этом пляже не было. Впервые мы видим, что ребенок ценится, что окружающие видят, сколь многое исчезает с ним. Осиротевшая мать рыдала, но на нее не орали и не гнали прочь, как случилось бы раньше. Снова помянули Марону: вот, дети здесь мрут и мрут, а кто припомнит, чтобы они умирали там, при женщинах?

Усиливалось настроение «возвращения домой» — в хрониках употребляется именно это выражение. Чувства и настроения сменились, былая беззаботность улетучилась. Когда оправились дети и пришла в себя скорбящая мать, зашла речь об отбытии.

И тут молодые охотники в погоне за зайцем обнаружили в зарослях то, что можно было считать главной пещерой острова: пещеру не только большую, но и лишенную коварства лабиринтов, столь неохотно выпустивших наружу выживших детей. Для животных она служила главной магистралью и домом, множество зверья, крупного и мелкого, ютилось там, пока поднятый людьми шум не изгнал их. Пыльный слой на полу пестрел отпечатками лап. Однако — что это были за животные? Гигантский пещерный медведь? Дикие свиньи? Саблезубый тигр? Лесные леопарды? Странным кажется для нас этот склад ума, не задающийся вопросами: какой? сколько? как? почему?

Животные удрали, но молодые люди почему-то не связали это событие со страшным шумом, который они подняли в пещере: они орали, запускали в стены камни, многократно отскакивавшие и грохотавшие по полу. Прежде чем выбрать главную пещеру в качестве хотя бы начала обратного пути, женщины отправились в первую пещеру и принялись взывать к исчезнувшим в ней детям. Они зашли так далеко, как только отважились, и постоянно звали пропавших, вслушиваясь в слабеющее эхо. В этом можно усмотреть еще один намек на грядущие семейные отношения. Женщины как будто призывали пропавших братьев и сыновей.

Говорилось возле костров и о том, что Марона требует к себе детишек.

— Иначе откуда у нас возьмутся мальчики, чтобы вырастить их в мужчин? — с мудрым видом повторяли парни, некоторые при этом качали головами. — Только подумайте! Что, если детей больше не будет? Что тогда? Что?

Хорса сказал, что в любом случае пройдет время, пока подрастут новые охотники и защитники.

— Опасное время грядет, пока придется ждать и растить их.

Такие мысли заставляли путешественников уделять больше внимания выжившим мальчикам, ставшим нервными, возбудимыми, трудными в общении. Они наотрез отказывались входить в новую пещеру, уж опасная она там или нет. Пещера эта, кстати, не была абсолютно темной, множество выходов вели в леса, вертикальные шахты и провалы пропускали прямой солнечный свет, ароматы леса вытесняли неистребимую вонь млекопитающих. В пещеру манила игра: сколько можно пройти, не наткнувшись на помеху? Внутри иногда встречались горы обломков от оползней и обвалов, которые приходилось обходить. Путь оказался нетрудным, а время от времени можно было перекликаться через отверстия с идущим поверху, над ними Хорсой. Его нога заживала медленнее, чем поправлялись дети, пережившие ужасы пещер. Двигались обе партии — и верхняя, и нижняя — с одинаковой скоростью, вечерами объединялись, чтобы поужинать и проверить, все ли на месте.

Им становилось ясно, что их земля похожа на старый пень, изъеденный древоточцами. Пещеры, туннели, норы, подземные миры озер и рек… Никто не заподозрил бы этого, если бы стайке подростков не вздумалось обосноваться в пещере высоко над морем.

* * *

Для меня сама мысль о туннелях и пещерах, подрывающих поверхность земли, неприятна. Они — как скрытая истина известного нам мира. В юности я никогда не думал о катакомбах. К чему? Смерть и все с нею связанное отстояло от меня так далеко! Но ныне, как и все остальные римляне, я никуда не денусь от мыслей об этом подземном мире. Преступники, беглые рабы скрываются там, а теперь еще и христиане, злобные фанатики, которые, говорят, пытались сжечь Рим. Только из-за внезапного изменения ветра дом мой уцелел от пожара.

Огонь, зло, издевки наших законов и насмешки наших богов всегда со мною.

* * *

Скоро партий стало уже не две. Нижняя группа шла по пещере вперед прежним курсом, заботясь о все новых зрелищах и развлечениях, но некоторым путь внизу наскучил, они выбрались наверх, к Хорсе и детям. Пользуясь преимуществом в скорости, молодые охотники принялись рыскать по сторонам и обнаружили новые пляжи, не похожие на прежние. Солнце здесь садилось в море примерно так же, как и на женском берегу. Сделали они из этого какие-то выводы? Подумали ли, что направляются прямо к женщинам? Если слово «прямо» можно применить в данном случае: ведь несколько групп шли разными маршрутами, постоянно отклоняясь от курса. Никому не хотелось возвращаться на пляжи, которые оставались невдалеке от них справа — если только наши предки уже различали «право» и «лево» и могли использовать это различие. Пляжи утратили привлекательность. Слишком долго они были привязаны к пляжам. Они ничего не хотели больше знать о пляжах и о море, менявшемся на глазах.

Хорса, которому одна из женщин сказала, что с небольшого холма поблизости за верхушками деревьев видна полоса моря, а за ней простирается его земля, забрался на холм. Жемчужно-розовая полоса, как внутри морской раковины, с отметинами темных туч, казалась близкой, досягаемой. Он замер, размечтался, но народ забеспокоился, и Хорса спустился с холма, присоединился к быстро выздоравливающим мальчикам. Некоторые из них оправились настолько, что уже отваживались спускаться в пещеру.

А потом охотники вернулись с новостью о провале, полном костей… Да, они сразу подумали о костях Расщелины. Не сразу признались охотники, что швыряли вниз, в дыру, камни и что это привело к взрыву. Камни разрушили какой-то пузырь плохого воздуха, только этого и дожидавшегося. Они чувствовали себя несколько пристыженными, хотя и не слишком. Хорса рассердился. Он всегда призывал к осторожности, предостерегал от лишних, ненужных действий. Шум наверняка распугал птиц и животных, на кого теперь охотиться?

Иногда охотники пропадали по нескольку дней, прежде чем возвратиться с добычей. Тоже сложность. Все зависели от охотников, от их добычи, а охотники, гонимые любопытством, то и дело отвлекались на исследование пещер, холмов и берегов, иногда, впрочем, обнаруживая весьма интересные ареалы и явления. Женщины собирали в лесу плоды — задача, которую мужчины находили недостойной своих усилий. Поэтому фруктов и ягод всегда хватало. Зато не хватало женщин, несмотря на то что им теперь не мешали ни младенцы, ни беременности.