Дочь, Фрауке, всю жизнь страдала от своего властного отца. Жители деревни всегда сочувствовали ей и ее матери. В заключение Брадль высказал подозрение: вчера вечером Фрауке находилась в Рабенхофе, ее видела там сестра деверя его кузины. Всем известно, что в молодости она была рекламной вывеской стрелкового общества, добилась звания мастера в Гессене и на федеральном уровне, имела охотничье удостоверение и лицензию на владение оружием. К сожалению, Брадль не знал, где проживали Грегор, Фрауке и Маттиас Хиртрайтеры, но Боденштайну не составило бы труда выяснить это у своего отца.

Брадль припарковал полицейский автомобиль позади красного фургона на парковочной площадке. Они вылезли из салона и вошли в гостиницу через задний вход, попав в узкий коридор, пол которого был покрыт изношенной кафельной плиткой. Пахло рыбой и прогорклым маслом. Из открытой металлической двери морозильной камеры вырывались клубы пара. Внутри копошилась приземистая женщина со стремянкой в руках.

— Привет, Герда, — произнес Брадль. — А где Шорш?

— Привет, Алоиз, — отозвалась женщина. — Ты видел Людвига? Граф рассказал Шоршу, он ужасно выглядит, и его собаку тоже застрелили…

Брадль многозначительно кашлянул, и женщина — маленькая, лет шестидесяти, с коротко стриженными седыми волосами, с едва заметными усиками и ярким румянцем на щеках, — заметив Пию, замолчала. Чуть позже Пия на всякий случай напомнила коллеге Брайдлю о его обязанности хранить молчание о ходе следствия, дабы в корне пресечь возможные пересуды и сплетни.

— Добрый день, — сказала она, обращаясь к женщине. — Где мы можем найти вашего мужа?

Женщина молча кивнула в сторону двери, расположенной дальше по коридору.

— Вперед, коллеги. — Пия не дала Брадлю возможности разболтать подробности происшествия и вошла вслед за ним в помещение бара.

За стойкой стоял плешивый мужчина и занимался тем, что переставлял бокалы из посудомоечной машины на полки стеллажа.

— А вот и Килбе Шорш, — пояснил Брадль. — То есть, я хотел сказать, Георг Килб.

Хозяин заведения вытер похожие на сосиски пальцы о свой фартук и смерил Пию недоверчивым взглядом с головы до ног.

— Вы из уголовной полиции? — В его голосе послышалось некоторое разочарование.

— Да. Старший комиссар уголовной полиции Кирххоф, — подтвердила Пия. — Хотите взглянуть на мое удостоверение?

— Нет, не нужно. Я вам верю. — Он перебросил полотенце через плечо и закатал рукава рубашки. — Желаете что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. — Пия улыбнулась, с трудом подавляя нетерпение. — По словам господина Брадля, у вас есть что рассказать нам.

— Да, верно. Дело было так. — Хозяин заведения принялся обстоятельно излагать все, что ему было известно. — …И тогда меня позвал граф и сказал, что Людвиг мертв, что его застрелили.

Последовала пауза. Господин Килб смотрел на сотрудников полиции излучавшими любопытство глазами, ожидая, что они скажут, но Пия решила ничего не говорить ему, поскольку эта информация непременно распространилась бы из-за его стойки по всей деревне.

— Людвиг ни с кем здесь не ладил. Даже с собственными детьми.

— Ближе к делу, Шорш, — с нетерпением сказал Брадль. — Ты должен рассказать госпоже комиссару все сплетни, которые ходят по деревне.

— Ну да, — невозмутимо продолжал Георг Килб. — Я и подумал, нужно рассказать вам о том, что у нас здесь вчера произошло.

Пия кивнула, давая ему понять, что он может начинать рассказ.

Поскольку Килб говорил на верхненемецком диалекте, Брадлю пришлось выступить в роли переводчика, хотя его перевод был не намного понятнее оригинала.

— Ну, в общем, вчера здесь проходило совещание общественного инициативного комитета. Они сидели за столом. Людвиг, то есть Хиртрайтер, сцепился с парнем из Кенигштайна. Они долго кричали друг на друга, а потом вмешалась подруга этого парня.

— Это я поняла, — сказала Пия. — А что это за парень из Кенигштайна?

— Я не помню, как его зовут. У него трудное имя, какое-то иностранное. — Георг Килб пожал плечами и задумался, наморщив лоб.

Пия, которой уже было ясно, что он принадлежит к категории тщеславных людей, стремящихся получить последние новости из первых рук, чтобы потом благовестить о них на каждом углу, изучающее смотрела на него.

— Может быть, его зовут Янис Теодоракис? — спросила она, наконец.

— Точно. Теоракис, именно так! — Красное, лунообразное лицо Килба просияло. Он перегнулся через стойку и понизил голос до шепота: — Они здорово ругались. Всячески обзывали друг друга — задница, мразь, скотина и прочее. А Торакис потом сказал, что Людвиг еще пожалеет. Не знаю, насколько это важно, но вот что я хотел вам рассказать.

Он скрестил на груди свои толстые руки и с довольным видом воззрился на Пию.

— Спасибо, — поблагодарила его Пия с улыбкой. — Мы это проверим, господин Килб. Вы не помните, в каком часу это было?

— Без пятнадцати девять. Тогда Торакис и его подруга ушли, а другие остались. Людвиг и граф пробыли здесь до половины одиннадцатого.

Это было уже кое-что! В их головоломке проступили размытые временные рамки, и Хеннинг, если повезет, в скором времени сможет очертить их более точно.

Боденштайн и Пия нашли старого графа в одной из конюшен, где он подметал пол. Никто не просил его об этом, но ему, по всей видимости, просто нужно было отвлечься.

— Отец, ты знаешь, где живут дети Людвига? — спросил Боденштайн.

— Грегор — в Гласхюттене, Маттиас — в Кенигштайне, Фрауке работает в «Рае для животных», — ответил граф, не отрываясь от работы. — Это зоомагазин, который находится в Кенигштайне на Кирхштрассе и принадлежит подруге Яниса. Но я ее…

— Комупринадлежит магазин? — перебил Боденштайн отца на полуслове. Он подошел к нему и преградил ему путь.

— Рики. Подруге Яниса.

— Вот это да! Почему же ты мне раньше не говорил об этом?

— А почему я должен был тебе об этом говорить? — Старший Боденштайн с недоумением смотрел на сына.

— Боже мой! Ты прекрасно знаешь о том, что мы с понедельника ищем этого самого Теодоракиса. Почему ты мне не сказал, где его можно найти? — спросил Боденштайн с упреком.

— Твоя работа меня совершенно не касается. Кроме того, ты вообще не спрашивал меня о Янисе, — ответил он. — А теперь отойди в сторону, мне нужно закончить работу.

Боденштайн взялся за ручку метлы.

— Отец, пожалуйста, — произнес он твердо. — Если тебе что-то известно, ты должен сказать мне об этом!

Генрих фон Боденштайн пристально смотрел на сына, сощурив глаза.

— Я тебе ничего не должен, — холодно сказал он. — Отпусти метлу.

— Нет. Сначала я хочу узнать от тебя…