— Хотите сказать, он хотел купить мое тело?

— Нет. Вы прекрасно понимаете, я не это имел в виду.

— У меня нет лицензии на фармацевтическую деятельность. Так каким же образом он мог стать моим клиентом?

— У вас есть связи в этой области. Вам больше десяти лет удавалось выходить сухой из воды. Следовательно, вам помогает высокий покровитель. Вы неоднократно похвалялись, что имеете доступ к самым современным лекарствам, названия которых знают еще очень немногие. Вам ничего не стоило оказывать маленькие услуги светским друзьям. — Я наклонился к ней и прошептал: — Кхун доктор, нам неизвестны детали, но мы знаем, что товар вам подвозят по реке и каналам. Неужели необходимо расставлять повсюду посты речной полиции?

Мой сделала глоток чаю, покосилась на лепешку и поставила чашку из английского фарфора на блюдце.

— Вы заставите Викорна написать, что нет доказательств тому, что я убийца? На этот жалкий дисциплинарный комитет произвело впечатление предположение о спровоцированном инфаркте.

— Я поговорю с ним, но ничего не могу обещать.

К моему удивлению, она осталась удовлетворенной.

— А вообще-то они не были мужчинами, которых желаешь видеть в живых, будь на то твоя воля.

Я покачал головой. Мой была известна подобными высказываниями, но никто не мог понять, говорилось это в запале или она озвучивала то, что думала. Или у девушки нелады с головой. Мой снова отвернулась и посмотрела на растущий из горшка огромный бамбук.

— Я познакомилась с Фрэнком Чарлзом много лет назад. Наверное, не меньше десяти. Тогда он еще не пообтерся в Таиланде и, чтобы войти в общество, пользовался услугами людей, с которыми встречался в Лос-Анджелесе. Я столкнулась с ним на балу, организованном в рамках кинофестиваля. — Мой метнула на меня взгляд. — Разумеется, я знала, что он фантастически богат, поэтому провела какое-то время с ним. Он, до того как растолстел, был очень симпатичным малым. Любовниками мы не стали, если вы собираетесь задать этот вопрос. Я не занимаюсь сексом. Это занятие для дураков, если хотите знать мое мнение.

— Но после бала вы с ним все-таки встречались?

— Да. До определенного времени он часто появлялся в обществе, особенно любил балы и ужины. Наверное, это было до того, как ему стукнуло в голову, что красные фонари интереснее. После этого он моментально исчез с наших радаров.

— Но вы остались друзьями? Буду с вами откровенен, кхун доктор. Ваши речи образованны, остроумны, обворожительны. Слушать вас одно удовольствие. Вы открыто рассуждаете о наркотиках. Для фаранга, который только что приехал в Таиланд и привык к такого рода обращению, вы показались чем-то вроде оазиса.

Мой поморщилась, затем обвела глазами зал с особым выражением, которое подразумевало, что она находит мало интересного в представителях своего вида, но тем не менее живет надеждой.

— Если хотите, чтобы я говорила, то должны обеспечить мне неприкосновенность.

— Неприкосновенность от преследования за то, что вы делились с ним своими любимыми молекулами? Пожалуйста, но не более того.

Мой немного подумала, сделала глоток чаю и пожала плечами.

— Он ходил на массу всяких вечеринок на Беверли-Хиллз. Знал названия множества химикатов. Я ему говорила, что могу достать все, что угодно, за двадцать процентов цены, которую он платит в Лос-Анджелесе. Тамошние фармацевты знают, как получать прибыль. А я на этом ничего не зарабатывала — продавала ему товар за столько, за сколько покупала.

Я слегка наклонился к ней, чтобы мои слова звучали убедительнее.

— Кхун доктор, я буду ходатайствовать перед полковником Викорном, как вы просили. Но вам, как всем людям, прекрасно известно: есть разные способы высказывать просьбу. Если вы хотите, чтобы мое обращение к боссу возымело действие, чтобы я просил его с надлежащей настойчивостью, то должны вести себя более открыто. Мне очень трудно дается разговор с вами, кхун доктор.

Мой с любопытством посмотрела на меня. На нее, наверное, уже давно никто не нажимал, и ей этот опыт показался в новинку. Еще один глоток чаю, и она разговорилась.

— Он был не обычным фарангом. Проницательным, чутким, знающим, умелым в обращении с деньгами, но разочаровавшимся неудачником и зациклившимся на себе человеком. В юности он мечтал стать великим художником большого экрана — кем-то вроде кинематографического Шекспира. Не сомневался в своем таланте, но не сумел создать ничего, кроме банального. Если разобраться, его проблемой была вечная юность Америки — эмоционально он так и не поднялся выше школы траханья на золотом закате. — Мой говорила вульгарности с удивительным апломбом. — Будто апокалипсическое соитие может наполнить жизнь смыслом. Поэтому психологически он был постоянно не в себе. Девушки в барах, простушки в социальном и экономическом смысле, были счастливее, чем он. Фрэнк прекрасно понимал, что это значит: грязные и нищие азиатские шлюхи обладают большей духовной упорядоченностью, чем цвет американских мужчин. Его невероятно дорогое, гарантированное Конституцией стремление к счастью не обеспечило ему место даже в лиге «третьего мира». Ему требовались лекарства, и я во имя нашей дружбы их доставала.

— Но ведь и вам от этого что-то перепадало, кхун доктор?

— Ничего, кроме бесконечных приглашений на частные просмотры в Лос-Анджелесе, куда я так и не сходила. Да. Мы были друзьями. Несмотря на разницу, мы были париями особого сорта — из богатых и успешных. Наши разговоры, если бы нас подслушивали, могли счесть опасными и революционными. Мы позволяли друг другу проявлять интеллект без ограничений. Он плакал на моем плече, жалуясь на свои бесконечные психические и эмоциональные осложнения. Я сетовала, что лишилась лицензии на занятие фармакологией и больше не могу развлекаться лекарствами. И мы как будто понимали друг друга.

— Кхун доктор, похоже, вы в самом деле дружили.

Мой кивнула.

— Я не задумывалась о наших отношениях в таком ключе, но считала его интереснее многих подруг.

— Так продолжалось до самой его смерти?

Она покачала головой и продолжила — медленнее и задумчивее:

— Нет, не совсем. В нашей дружбе не было ни планов, ни постоянства. Если он слышал о новом наркотике, который желал попробовать, или требовал кокаин заводского качества, я ему доставала. Он был сыном шестидесятых: любил «кислоту» и знал ей цену. Когда возникала потребность поговорить, мы встречались. Иногда мне казалось, что я его сиделка. — Мой пожала плечами. — Если откровенно, я втайне рассчитывала, что когда-нибудь он замолвит за меня перед тайскими властями словечко от имени США — ведь он был в приятельских отношениях с американским послом. Но мы встречались нерегулярно. Он мотался между Таиландом и Лос-Анджелесом, да и я тоже часто уезжала из страны. А когда он перестал появляться в обществе, у нас вообще исчезли общие знакомые.

— Он не рассказывал о своих поездках в Непал?