Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой почтовый ящик готов был лопнуть от нерешенных вопросов и неотложных дел. Китайским аспирантам аннулировали студенческие визы, включая Цзиньцзин, мою помощницу и закоренелую болельщицу «Пэкерс», которая знала об этой стране больше, чем я. Все это были новые сопутствующие жертвы в войне президента на два фронта против иностранных держав и научных элит, которые их поддерживали. Очевидно, Бог создал жизнь только на одной планете, и только одна страна, населенная доминирующим видом, должна была этой планетой управлять. Вечером того же дня кафедра собиралась провести экстренное собрание преподавателей.
Когда я поднял глаза, чтобы проверить, как там дела у Робина, он преградил путь седовласому чернокожему мужчине в накрахмаленном сером костюме. Сын тряс своим нарисованным от руки плакатом, сыпал фактами и цифрами. Мужчина сперва слушал с подозрительным видом, а потом принялся допрашивать Робина.
Я закрыл ноутбук и подошел к ним.
– У вас все в порядке?
Мужчина повернулся, окинул меня оценивающим взглядом.
– Это ваш сын?
– Простите. У вас проблемы с тем, чем он занимается?
– У меня проблема с вами. – Его голос был громким и властным. – Это вы его подговорили? Почему он не в школе? Вы пытаетесь манипулировать незнакомыми людьми? Что именно вы задумали?
– Это мой протест! – встрял Робин. – Я вам уже говорил. Он не имеет к этому никакого отношения.
– Вы оставили его здесь без присмотра.
– Ничего подобного. Я сидел вон там.
Мужчина повернулся к Робину.
– Почему ты мне этого не сказал?
– Мы все сделали по закону. Я просто пытаюсь заставить людей поверить в правду.
Мужчина снова повернулся ко мне и указал на плакат.
– «Помогите, я умираю». А вам не кажется, что неправильно позволять маленькому ребенку стоять в общественном месте одному, держа…
– Простите. – Я спрятал трясущиеся руки за спину. Не мог вспомнить, когда в последний раз кого-то прерывал. – С какой стати вам взбрело в голову указывать мне, как воспитывать моего ребенка? Кто вы такой?
– Я начальник штаба лидера меньшинства ассамблеи и отец четверых успешных детей. Чему ты учишь этого мальчика, позволяя ему стоять здесь одному, держа в руках это? Ты должен познакомить его с действующими организациями. Пусть бы помогал привлекать других детей к их деятельности. Писал письма. Работал над конкретными и полезными проектами. – Чиновник посмотрел мне в глаза и покачал головой. – Мне следовало бы сообщить в полицию о жестоком обращении с ребенком.
Затем он повернулся, поднялся по ступенькам и исчез в здании Капитолия. Мне хотелось крикнуть ему вслед: «В каком это смысле твои дети „успешные“?»
Я посмотрел на Робина. Он мял уголок своего плаката. Его первое поражение на ниве законотворчества вышло сокрушительным, а ведь законопроект даже не был подготовлен…
– Я же говорил тебе не подходить! – крикнул он. – Я бы справился.
– Робин. Ты здесь уже давно стоишь. Пойдем домой.
Он не поднял глаза. Он даже не покачал головой.
– Я остаюсь. И я вернусь завтра.
– Робин. Мне нужно успеть на собрание. Мы уходим прямо сейчас.
Ненависть к себе подобным вспыхнула в глазах моего сына, такая же недвусмысленная, как слова на плакате. Мозг Робби изо всех сил пытался повышать и понижать тона, перемещать точки, увеличивать и уменьшать их в театре внутри его собственной головы. Он ссутулился и отвернулся. Казалось, он был готов убежать, закричать, разломать свой плакат, ударив им о землю. Когда он заговорил снова, его голос был тихим и растерянным.
– Как же мама это делала? Каждый день. Столько лет…
Я так и не смог найти планету Изола. Я много лет прочесывал огромные участки космоса. Мой сын пришел, чтобы составить мне компанию и засвидетельствовать мою растерянность.
– Она должна быть где-то здесь. Все данные говорят об этом.
Робби больше не ценил данные. Мой сын терял веру в другие планеты.
Самое странное было то, что мы могли увидеть ее издалека. Транзитный метод, метод радиальных скоростей и гравитационное микролинзирование – все указывало на точное местоположение Изолы. Мы знали ее массу и радиус. Рассчитали орбиту и движение планеты по ней с очень малой погрешностью. Но когда мы с сыном приблизились на несколько тысяч километров, Изола пропала. Пространство, где она должна была находиться, оказалось пустым.
Он сжалился над моей явной неспособностью понять очевидное.
– Они прячутся, папа. Существа, обитающие на Изоле, воздействуют на наши умы и маскируются.
– Что? Как?
– Они существуют уже миллиард лет. И кое-чему научились.
Теперь он устал, моя непонятливость его раздражала. Каковы шансы на то, что контакт с каким бы то ни было инопланетным разумом закончится хорошо? Вся человеческая история подсказывала ответ на этот вопрос.
– Вот почему Вселенная молчит, папа. Все прячутся. Умные – точно прячутся.
– Но мы видим реальный прогресс, – настаивал Мартин Карриер. – Вы не можете этого отрицать. Результаты превосходят ожидания.
Мы сидели в отдельной кабинке опустевшего димсамового ресторанчика, который был на грани закрытия из-за кризиса с визами студентов-азиатов. Весь кампус – все академические круги Америки – тряслись от страха. Те иностранные студенты, чьи визы не попали под нож, старались не высовываться. От многолюдной и космополитичной летней сессии осталась горстка белых людей, которым ничего не угрожало.
Карриер упрямо выставил подбородок, как будто подкрепляя этим свой довод.
– Никто не обещал вам панацею.
Мне захотелось стукнуть по донышку кофейной чашки, когда он поднес ее к лицу.
– Он не хочет выбираться из-под одеяла. Приходится воевать просто ради того, чтобы вынудить его встать и одеться. Он не желает выходить на улицу. Он готов снова лечь спать, как только мы пообедаем. Слава богу, сейчас летние каникулы, иначе его школа опять села бы мне на шею.
– И это длится уже…
– Несколько дней.
Карриер поднес китайский пельмень к губам, держа его палочками, и прожевал. Какой-то комок из смеси глютена и гордости, нерастворимой в кофе, застрял
