Шаман явно испытывал наше терпение, но соблюдение норм приличия по отношению к гостеприимным хозяевам – его соплеменникам, опасение за возможность своими действиями нарушить положительный ход событий, сдерживали нас от решительных и воинственных поступков.

Мы не знали, от кого сейчас исходило больше угрозы: от самого шамана, желающего заполучить жемчужину, но хранящего тайну её исчезновении, или от вождя, и в целом самого племени – в том случае, если станет известно, кто отец Жанны. Как это отразится на шамане и, как следствие, на его дочери, да и на нас…

И поэтому мы решили до поры до времени не обращаться к вождю.

Оказалось, что наш приезд совпал с праздником чича. Праздник заключается в обычном употреблении алкогольного напитка из сахарного тростника и других неизвестных мне тайных ингредиентов, напоминающего суп с мелкой взвесью.

Задача каждого в этот знаменательный день – напиться до невменяемого состояния, начиная с вождя (с почтением уносимого на руках) и каждого жителя, с достоинством упавшего там, где задача достижения нужной кондиции от выпитого будет выполнена.

Для этого действа предназначалась другая большая хижина, но мало отличающаяся от хижины «сельсовета».

Отчасти было понятно – шаман не мог удалиться с нами незамеченным, уж слишком он был важен для племени во всём, что происходило вокруг, его исчезновение могло бы вызвать панику, а этого допустить он не мог. Ни одна из тайн, связанная с нашим пребыванием, не должна была быть раскрыта.

Дождавшись того, что соплеменники достигли того состояния, при котором Вэле, имитирующий своё веселье вместе со всеми, мог незаметно удалиться, он подал нам знак, чтобы мы следовали за ним.

Мы с Василием, шаман и оцелот разместились в лодке-пироге (одной из тех, что выдалбливают из ствола дерева-гиганта, срубленного под чутким руководством специального знатока, в зависимости от фазы Луны, что связано с предохранением древесины от жучков и гнили) и отправились на какой-то удалённый остров, где должна была состояться наша встреча с Жанной и передача жемчужины.

Плыли мы минут сорок.

Василий и Вэле молча меняли друг друга на вёслах.

Я отметил про себя, что Василий делал это мастерски, будто всю жизнь только этим и занимался. И мне казалось, он знает, куда мы плывём.

Сгустились сумерки, мы подплыли к коралловому острову, на котором в изобилии росли кокосовые пальмы, манговые и апельсиновые деревья, скрывающие небольшую хижину, в которой ожидала своей участи Жанна.

Растроганный Василий прижал её к своему сердцу, и нескрываемые слёзы увлажнили его глаза.

О себе я молчу: я чуть не проглотил собственное сердце, когда встретился с ней только взглядом.

На ум пришла какая-то пустая скабрезность, типа: «Ну, парень, ты попал». Откуда, почему – не знаю, Фрейда приплетать явно не хочу.

Шаман Вэле остался снаружи хижины, и Василий, воспользовавшись моментом, сказал:

– Это только теперь я понимаю, не в жемчужине дело, но и в ней, конечно… мысли путаются, перехватывает горло, когда я вновь и вновь думаю о том, что я виновник гибели Лиа. Спасая меня, ради меня она пожертвовала всем…

Она не могла никому принадлежать отдельно, она хранительница правды, любви и покоя «Сеньоры Большая Голубая Жемчужина». Только такой как Лиа племя могло доверить жемчужину, и только ей жемчужина могла предсказать будущее и как уберечься от бед не только племени, но и всему человечеству. Я пришёл и нарушил естественный ход событий, гармонию и это принесло много бед.

Она была избранной, она сама – как неприкосновенная реликвия. Без неё жемчужина, хранящаяся в моём доме, – красивая безделица, угасшая с годами. Жемчужина выбрала себе хозяйку, а хозяйка предала жемчужину из-за меня.

Нарушился баланс жизни, и не только мой – это принесло беды при взаимодействии людей с планетой на высоком уровне и на уровне каждого человека.

Лиа очень сильная, она противостояла отцу-вождю, целому племени, своему роду, чтобы быть рядом со мной и нашим будущим малышом, с тобой, Евгений. Я так вас люблю, дети мои, но прошу вас, бегите.

Не спрашивайте, как и когда, но я уже в аэропорту узнал, где ты, Жанна, на каком острове и договорился о побеге.

Шхуна стоит здесь неподалёку, я отвлеку шамана, а вы бегите, вот билеты на самолёт.

Я не мог ничего понять. Он что, хочет остаться здесь?

Он, будто читая мои мысли, сказал:

– Все юридические вопросы, связанные с моим отцовством и ювелирным бизнесом, я оформил ещё перед отъездом, думаю, здесь никаких осложнений не будет. Все бумаги лежат в сейфе в основном офисе, – и он мне отдал связку ключей. – Я хочу остаться с Лиа, да и оцелот Куна для меня – не просто животное, он мой друг, я не могу его бросить.

Шаман Вэле вошёл в хижину, Василий впервые по отношению к нему изобразил радушие, достал припасённую бутыль с чича и предложил отметить столь значимое для каждого из нас событие: для Василия и меня – воссоединение с Жанной, для Вэле (как я понимаю) – присутствие оцелота Куны, возвращение жемчужины, что вернёт силы шамана путём возвращения утраченной души в его телесную оболочку.

Недоверие Вэле таяло по мере увеличения выпитого им алкоголя, который он после своего продолжительного анабиоза употреблял впервые; шаман быстро захмелел.

На что, собственно, и был расчёт.

Я демонстративно передал жемчужину Василию, перехватив затуманенный, но всё же цепкий взгляд Вэле, устремлённый на неё.

Оцелот, указывая на своё присутствие, издал лёгкое рычание, подёрнул ушами и, лизнув руку Василия, растянулся у порога.

Но, оказалось, это были не все атрибуты, пропавшие во время ритуала шамана, направленного на гибель Василия и изъятые у него Лиа во время впадения Вэле в транс.

– Тебе нужен твой нучу? – опережая вопрос Вэле, спросил Василий, – он здесь, на острове, я его спрятал ещё тогда.

Было видно, как шамана угнетает бессилие, что он не может навязать нам собственную волю, когда-то утраченную способность повелевать.

– Пусть дети прогуляются, – сказал Василий, – им не надо смотреть на то, как мы пьём и решаем только нас касающиеся проблемы. Нучу ты получишь, когда они будут далеко отсюда. Ты должен обещать, что не будешь их больше преследовать, забудешь об их существовании, я остаюсь здесь; если племя меня не примет, я найду остров, вдали от племени, и буду на нём жить, ничем себя не обнаруживая, не задевая интересов племени и твои личные, Вэле. Я только хочу быть ближе к Лиа и всё, – последние слова были больше обращены ко мне, чем к шаману.

Не думал, что прощание с Василием и Куной будет таким тяжёлым для меня.

А что сделал бы я, будь на его месте? Без сомнения, как это ни печально, поступил бы так же.

Крепко взявшись за руки, мы с Жанной направились к небольшой, довольно старой шхуне, уже ожидавшей нас. На её борту нас встретил только один человек, к моему изумлению, как настоящий капитан Флинт – без ноги (по крайней мере, я так предположил, потому что он хромал и издавал звук, похожий на поскрипывание протеза при ходьбе). Как выяснилось позже, ногу он действительно потерял в юности во время войны в Алжире. Шхуна, обладая невероятно малой осадкой, имела возможность ходить на мелководье между и вокруг островов и при очень слабом ветре проходить опасные мели. Небольшие размеры шхуны позволяли ей прятаться в узких морских заливах и бухтах. Шхуна была вооружена шестью абордажными пушками (по три на каждую сторону) XVI века. Эти пушки нельзя, конечно, называть оружием, поскольку их возраст более восьмидесяти лет – это уже исторический раритет, претендент на музейный экспонат. Но как антураж они производили должное впечатление. И возникало – хоть иллюзорное – но всё же чувство защищённости.