Месье, мадам.

Но вот теперь лежит он, весь изранен

И недвижим.

И говорит приятель-англичанин,

Склонясь над ним:

«Ты поддержал нас всех во время Марны,

О бедный друг,

И мы тебе сердечно благодарны

За ряд услуг.

Конечно, жаль тебя, как человека.

Но дал бы Бог,

Чтоб навсегда остался ты калекой —

Без рук, без ног…»

В годы Гражданской войны, по выражению Питера Кенеза, антисемитизм стал «козырной картой» в пропаганде белых. Не сумев предложить привлекательных для масс лозунгов, руководство белых сквозь пальцы смотрело на антисемитскую пропаганду, используя ее, сознательно или неосознанно, в качестве средства для мобилизации масс. Николай Львов писал в официозе белых «Великая Россия», что «нигде революция не носила такого антинационального характера, как у нас» и что «отрицать факт возглавления большевистской революции евреями нельзя».

Фельетонист «Юга России» Н. Яковлев (вероятно, это был псевдоним Маршака) иронизировал по поводу публикаций «Великой России», винивших во всех бедах «всемирного еврея»:

Даже парижский мирный конгресс выполняет волю молчаливого полковника американской службы еврея Хауза. За Хаузом стоит всемогущий американский банкир Шиф, который находится в явном контакте с Троцким-Бронштейном.

Вот троица, властвующая над миром.

«Д-р Фрикен» отреагировал на лекцию в Екатеринодаре некоего Е. Ножина, рассказывавшего слушателям о том, что корень всех зол – франкмасоны и, конечно, евреи, фельетоном «Ученое открытие» (май/июнь 1919 года):

Почтенный Ножин нам поведал

В недавней лекции своей,

Что погубил страну и предал

Еврей, злокозненный еврей.

Весь мир евреи держат в путах…

Кто их влиянья избежит?

Во всех волнениях и смутах

Cherchez le жид, cherchez le жид!

Пусть нам рассказывает книжка

О том, что в сумраке веков

Мутил народ Отрепьев Гришка,

Затем – Емелька Пугачев.

Все это – ложь и передержка,

А факт действительно таков:

Мутил народ Отрепьев Гершка

И некий Хаим Пугачев…

Но щит евреев – псевдонимы…

Скажите, знаете ли вы

О том, что Савинков наш мнимый

Есть Борух Ропшин 6 из Литвы?

И даже факт такой возможен,

Что знаменитость наших дней

Наш журналист и лектор Ножин —

Замаскированный еврей…

Так, прикрываясь именами

На «ов», на «ский» или на «ин»,

Смеется дерзостно над нами

Ерусалимский гражданин…

Не обошел вниманием «д-р Фрикен» и еще одну излюбленную тему антисемитской (как, впрочем, и филосемитской) публицистики – вопрос о «проценте» евреев среди большевиков. Правда, результаты получались, как правило, разные. Этому не теряющему популярности сюжету посвящен его фельетон «Два комиссара» (март 1919 года):

Жили-были два «наркома»,

Кто не слышал их имен?

Звали первого Ерема,

А второго – Соломон.

Оба правили сурово,

Не боясь жестоких мер.

У того и у другого

Был в кармане револьвер.

Красовались в их петлице

Бутоньерки из гвоздик,

И возил их по столице

Колоссальный броневик.

Благородно негодуя,

Оба в пламенных речах

На московского буржуя

Наводили жуть и страх.

Каждый в юности недаром

Был наукам обучен:

Был Ерема семинаром

И экстерном Соломон…

К этим грозным властелинам

Все являлись на поклон…

Брат Ерема был блондином

И брюнетом Соломон.

Как-то раз в знакомом доме

У зеленого стола

О московском Совнаркоме

Речь нечаянно зашла.

«Ленин действует идейно.

Он – фанатик, маниак.

Но уж Троцкого-Бронштейна

Оправдать нельзя никак!»

По каким же был причинам

Сей вердикт произнесен?

Брат Ерема был блондином,

Но брюнетом – Соломон…

* * *

А в другом знакомом доме

Разговор зашел о том,

Сколько нынче в Совнаркоме

Соломонов и Ерем.

И сказал чиновник в форме,

Что Израиля сыны

В трехпроцентной старой норме

В Совнаркоме быть должны.

Гражданская война разделила «мастеров культуры» на два лагеря: одни служили в РОСТА (советском Российском телеграфном агентстве), другие – в ОСВАГе. Пропагандистские органы, конечно, могли называться по-другому, это не меняло сути дела. Однако при смене власти у некоторых «мастеров» легко менялись если не убеждения, то место службы. Едкие стихи о деятелях литературы и искусства, сознательно или в силу оппортунизма сотрудничавших с большевиками, публиковал знаменитый поэт-сатирик Lolo (Л. Г. Мунштейн), уехавший в конце 1918 года сначала в Киев, затем в Одессу, ну а далее – по обычному маршруту через Константинополь во Францию: «Грустя о Чехове, я вспоминаю „Чайку“, о Горьком сетуя, я помню… чрезвычайку», или, уже не об отдельной личности, а о явлении:

– Ты нынче будешь петь в трехцветном? 7

Это мило!

– Такой подбор цветов и прежде я любила…

– А ярко-красное, в котором пела ты,

Во всеоружии таланта,

На именинах коменданта?

– Не нахожу в нем красоты!

Оно противно мне до слез, до тошноты!

– Что ж? Ты его сожгла, обливши керосином?

– Я спрятала его, посыпав нафталином…

Прочитав (или якобы прочитав) в советских газетах, что по возвращении с фронта Троцкий устроил вечер, на котором присутствовали в значительном числе киргизы и китайцы, а в концертном отделении вечера приняли участие Кусевицкий, Роберт Адельгейм и другие артисты, Маршак в декабре 1919 года разразился фельетоном «Наркомы и киргизы» (дались ему киргизы!).

Поначалу «шипел наполненный бокал» и «гремел „Интернационал“». Ну а когда

Трибун умолк. Огни зажглись,

И озарилась ярко сцена —

И вдруг оттуда понеслись

Аккорды нежные Шопена.

В глубокой древности Орфей

Явился с лирой в круг зверей,

Теперь маэстро Кусевицкий

Пришел на праздник большевистский.

Потом со