Он повернулся, не глядя, исполнили ли его приказание, и в каждом движении вельможи чувствовалась сила – не та сила, которая ломит прутья или гнет подковы, нет – сила духа, сила власти, когда невидный на первый взгляд человек кажется гигантом, у ног которого копошатся ничтожные черви-людишки. Охранники, которые стояли вокруг загона с рабами, прятали лица, отворачиваясь в сторону (вдруг заметит!), и на всякий случай исчезали в темноте, растворяясь в ней, как вечерние тени.

– Тем, кто допустил драку, – по двадцать плетей, – едва слышно объявил Уонг. – Тем, кто смотрел и делал ставки, – по пять плетей. Стоимость убитых рабов посчитать по рыночной цене и разделить на всех, кто отвечал за охрану загона. На оставшихся в живых надеть рабские ошейники высокой надежности. Заняться сейчас же! Сотнику, обеспечивавшему охрану объекта, за ненадлежащее несение службы денежный вычет в размере двухнедельного оклада. После того как ошейники будут надеты – всех накормить и напоить.

Больше он ничего не сказал и небыстро пошел вперед, даже не удостоверившись, идут ли за ним два чужеземца.

А они, само собой, шли, боковым зрением наблюдая за тем, как быстро и четко исполняются приказания Уонга, суетились люди, устанавливая какие-то помосты, копали ямы – видимо, под костры, потому что рядом уже лежали кучки хвороста. Суета была такой, будто в огромный муравейник засунули длинную палку и очень бодро ею повертели.

Вот только удивительно было – почему никто не сделал этого раньше?

Будто услышав мысли Зимина, Уонг вдруг с неудовольствием бросил в пустоту:

– Глупые твари! Им бы только спать, жрать и трахаться! Впрочем, это нормальное желание каждого нормального солдата, не правда ли, чужеземцы? Только не говорите, что это не так и что у вас каждый солдат только и думает о том, чтобы сложить голову за Властителя и Отечество! Дай им жалованья побольше, вина и девок да не заставляй слишком много работать – вот и все мечты этого сброда!

– Не знаю, – пожал плечами Зимин. – У меня в подчинении были только командиры. Простых солдат не было.

– Да?! – удивился Уонг. – И кем же ты служил? Род деятельности?

Зимин подумал, прежде чем сказать, – стоит ли теперь себя раскрывать, после трех лет молчания в тюрьме и полутора десятков лет молчания на воле? Открыть правду неизвестному, чужеземному вельможе? И тут же решил – да какая разница? Да прежняя жизнь ушла, и больше ее не будет. Эту жизнь начинать нужно заново, так почему не поднять себе цену? Пусть знает, что Зимин не простой рубака, очень даже не простой!

– Я был лазутчиком, – тяжело сказал Зимин, не глядя на Слюсаря. – Вернее – командиром группы лазутчиков. Работал на территории, занятой врагом, добывал сведения, а еще убивал тех, на кого указывало наше командование. Врагов нашей страны.

– Вот как?! – Уонг остановился, повернулся к Николаю, и глаза его заблестели в свете костров, у которых сидели латники. – В тайной службе? Очень интересно! Ну-ну… пойдем, поговорим…

– Я так и знал! – шепнул Слюсарь и, скривившись, потрогал здоровенную шишку, выросшую после удара булыжником. – Я давно догадался! Гэрэушник, да? Разведка, диверсант? То-то же! Дядю Виталю не обмануть! Голова! Я ей думаю!

– Надо же… – рассеянно бросил Зимин, оглядываясь по сторонам и прикидывая, как он проник бы в лагерь с диверсионной целью. – А я думал, ты другим местом думаешь…

– Злой ты, Коля! – вздохнул Слюсарь и тихонько пошатал зуб за рассеченной губой. – Твари, чуть не выбили! Вот же гниды! Кстати, спасибо тебе за помощь. Если бы не ты…

– Не благодари. Грохнули бы тебя, принялись бы за меня. А вдвоем легче отбиваться. Один спит, другой сторожит. Чистый расчет.

– А я думал, у нас любовь! – притворно вздохнул полковник и криво усмехнулся. – Да ладно, парень, я все понимаю. Соратники, не друзья. В сорок лет друзей уже не обретают, в сорок – их теряют. Или хоронят. И то и другое плохо, хотя первое гораздо хуже. Когда ты в силе, так называемых друзей у тебя пруд пруди, а окажись на скамье подсудимых – все, вроде как тебя и не знают. Морду воротят, суки!

Зимин не ответил. А что скажешь, если все так и есть? Друзья остались в детстве. Потом – только приятели либо соратники. И любой из этих соратников пристрелит тебя, не задумываясь ни на секунду, – если поступит такой приказ. Специфика службы, ничего личного.

Шли недолго. Минут через пять следом за Уонгом вошли в большой шатер, ничем не отличающийся от шатров солдат – такой же серый, из толстой, грубой ткани, с растяжками из витых веревок. Это снаружи. А внутри… внутри все было очень, очень хорошо! Роскошные ковры, по которым грех ходить в грязных ботинках, позолоченная лакированная мебель – маленькие столики, стулья, большая кровать за прозрачной занавесью – толстые непрозрачные портьеры были забраны наверх, на купол алькова. Не шатер, а будуар гламурной дивы!

– Нравится? – усмехнулся Уонг, усаживаясь в кресло. – Честно сказать – я равнодушен к роскоши. Властитель настаивает, чтобы я соответствовал облику важного вельможи, но мне претит безумная расточительность наших дворян. Ради того, чтобы пустить пыль в глаза соседям, пускают на ветер целые состояния! Идиоты!

Он помолчал секунд десять и доброжелательно предложил:

– Можете присесть. На стулья. Мне нужно с вами поговорить.

Уонг щелкнул пальцами правой руки, звонко, как если бы ударил палочкой по пустой пластиковой бутылке, и в шатре откуда-то сзади, из-за кровати (видимо, там была еще одна дверь), появилась девушка – молодая, стройная, лет шестнадцати-семнадцати, не больше. А может, и младше. Зимин пока не мог точно определить возраст аборигенов – они все были небольшого роста и, как вьетнамцы или китайцы, моложавы. Нет, черты лица у них были вовсе не восточные, скорее, они напоминали испанцев или итальянцев, но смуглая кожа, малый рост заведомо занижали их возраст.

– Ни хрена себе! – выдохнул Слюсарь, очумело вытаращив глаза. – Вот это да!

Зимин никогда не отличался особой любвеобильностью, не думал целыми днями о том, как подцепить очередную красотку и отправить ее в свою постель, но и у него невольно перехватило дыхание. Возможно, подействовало то, что он три с лишним года был без женщины, а возможно, так на него подействовала обнаженка – девица была полностью, до самых ступней голой – если не считать сандалий на ее ногах и цепочки на поясе. От цепочки на лоно свешивалось что-то вроде прозрачного передника, практически не скрывающего выбритого начисто лобка. Выглядела девка просто-таки сногсшибательно, и в первые секунды Зимин не разглядел у нее на шее тонкого серебристого ошейника. Рабыня! Это рабыня!

– Налей нам вина. И скажи, чтобы принесли что-нибудь перекусить. Вы ведь хотите поесть? Ага. Побольше пусть принесут.

Девушка разливала красное вино, стоя близко от Зимина, и он чувствовал мускусный запах пряностей, исходящий от девичьего тела. На смуглой коже спины выступили маленькие капельки пота, и Зимину очень захотелось стереть их ладонью, размазать по бедру, провести рукой по гладкой коже ягодиц, открытых нескромным взорам…