Как водится, у такого влиятельного чародея было много сторонников (ибо с Козимо оказывалось выгоднее дружить – дольше проживешь), но имелось и изрядное количество врагов (надеявшихся использовать те же подковерные методы, что и Медичи, но уже для устранения самого герцога Флорентийского).

Родственные связи делились по этому же принципу: угодных и неугодных главе династии. К последним относился и Марио – племянник Козимо. В тринадцать лет этому пареньку прочили великое будущее – столь силен у него был дар. Это-то, как и полагали впоследствии, сыграло с мальцом злую шутку. Он был всего лишь двоюродным племянником по крови, а по положению – бастардом из обнищавшей боковой ветви – рода Сарло.

У Козимо же имелся законный наследник – сын Рикардо, первенец, которому в 1584 году исполнилось семнадцать лет. Как маг он значительно уступал бастарду, но был прямым потомком герцога. Отец возлагал на своего отпрыска большие надежды.

– Итак, мы имеем с одной стороны одаренного обнищавшего дворянчика, с другой – не столь сильного, но законного наследника. – Вампир изобразил весы Фемиды, раскинув руки в стороны открытыми ладонями вверх. – Казалось бы, ставки равны. Но это только на первый взгляд. И здесь вступает в силу правило сильнейшего: патроном рода Медичи, впрочем, как и любого другого, становится наиболее одаренный чародей, а не прямой потомок предыдущего главы.

– Значит, этот Козимо просто устранил того, кто мог бы обставить его кровиночку?

– Да, – подтвердил вампир, с печалью глядя на пустую коробку из-под пиццы. – Мой отец был одним из очевидцев, присутствовавших на казни Марио, поэтому эту неприглядную историю я знаю из первых уст, а не со старательно затертых страниц летописей.

Всего одно предложение заставило меня взглянуть на блондинчика совершенно по-новому. Сколько же ему лет, если с казни Марио прошло чуть меньше двух веков, а его родитель лично присутствовал при сем эпическом моменте? Конечно, мужчины, в отличие от женщин, любят прибавлять (размер, состояние, число любовниц, возраст), а дамы же, наоборот, стремятся убавить (размер, мужчин, возраст), но в случае с Паулем казалось, что число прожитых им лет окажется больше, нежели можно дать на первый взгляд. Решив, что блондинчик – не дама бальзаковского возраста, у которой о дате рождения спрашивать – значит, нарываться на оскорбления, и не тинейджерка, у которой тривиальное «сколько лет?» обусловлено суровым законодательством, задала вопрос в лоб:

– А когда ты родился?

Резкая смена темы озадачила вампира. Он с сомнением посмотрел на меня, но все же ответил:

– Весной 1675-го.

Я закашлялась. По самым приблизительным прикидкам выходило, что со мной сидит почти пенсионер. Видимо, мысли, блуждавшие в моей голове, явственно отражались на лице, ибо клыкастик недовольно заявил:

– Возраст вампира определяется не числом прожитых лет, а тем, насколько мы сами себя ощущаем. И выглядим мы соответственно этим самым ощущениям. Поэтому кто-то в двести лет – юноша, а кто-то в сорок пять – глубокий старик.

Он замолчал, но остальное было понятно без слов: Пауль предпочитал дышать каждым мигом, быть порочным молодым развратником, влюбленным в каждого, сходить с ума от нарушения запретов, быть избалованным мальчишкой, не стареющим душой и телом. Хотя, учитывая нравы тех времен, было проще состариться, став серьезным и расчетливым.

Мы сидели, не говоря друг другу ни слова. Пауль – с блаженной улыбкой, закрыв глаза, подставил лицо морскому бризу. Я – обдумывая историю Марио. Парня было жалко: в его времени – сгорел на костре, а в моем, если удастся его вытащить, – он станет приманкой.

Волны, не подозревая о моих мыслях, неспешно целовали берег. Море на закате горело. Его воды – словно жидкий янтарь, растекшийся до горизонта, – завораживали. Небесный свет медленно мерк, сменяясь чернильной тьмой истинно южной ночи.

– Я понимаю, что тебя впечатлила история Козимо-первого, но смею заметить, что это дела уже давно минувших дней. А мы – сейчас, и мы живы. И если тебя не тяготит бренность бытия…

– Хочешь поесть и поспать? – я прервала витиеватую речь вампира, сообразив, куда он клонит.

– Именно это я имел в виду, – с облегчением и какой-то мальчишеской улыбкой подтвердил Пауль.

Только когда он озвучил простые, физиологические желания, я поняла, насколько устала.

Туристический городок жил своей неспешной вечерней жизнью: зажигались огни, из открытых кафе доносились звуки скрипки и гитары, а на входе стояли приветливые зазывалы, уличные артисты готовились к выступлениям, туристы расчехляли фотоаппараты и видеокамеры.

В месте, где все располагало к отдыху, как благообразно-семейному, так и отрывно-клубному, была своя прелесть – ночлег мы нашли без проблем. Дополнительным плюсом была понятливость хозяйки маленького хостела, которая, получив оплату в двойном размере за каждую из снятых комнат, не задала ни одного вопроса о наших документах.

Когда перешагнула порог собственных апартаментов, усталость накрыла стремительной лавиной. Комнатка в стиле Барби: аккуратное розовое покрывало с рюшечками, свежие цветы в вазе, уютный торшер и кресло, накрытое бежевым пледом. Мило на первый взгляд. Отвратно до сиропной тошноты – на второй. Но мне на это было глубоко наплевать.

Едва нашла в себе силы ополоснуть лицо водой, разделась и буквально рухнула на постель. Думала, сон моментально даст забытье и я до утра буду изображать качественный благопристойный труп, который даже пяткой дрыгнуть не посмеет. Ожиданиям не суждено было сбыться. До полуночи я пребывала словно на границе сна и яви, ворочалась с боку на бок, издеваясь над подушкой и пиная одеяло. Лишь только когда отчаялась, дрема накрыла мою голову покровом из сновидений.

Пригрезившееся было чужим и родным одновременно. Я находилась в заброшенной охотничьей сторожке. Странно, почему во сне не только видела, но и чувствовала все: холод давно не топленного четырехстенка, завывание вьюги за слюдяным окном, запах пыли и мышиный дух. Но хуже всего было ощущение витавшего в воздухе одиночества.

– Наконец-то ты пришла, – сухой, надтреснутый голос заставил меня обернуться.

Лим стоял в дальнем, потемневшем от копоти углу. Изможденное лицо, уставший взгляд старика, прожившего и повидавшего больше, чем хотелось бы, залегшая меж бровей морщина, заметно прибавившаяся седина в грязно-рыжих волосах, а вместо одежды – бесформенная, разорванная хламида. Но самое главное – руки: в кровавых мозолях, связанные впереди пеньковой веревкой.

Демон сделал шаг вперед и пошатнулся. Я, не помня себя, подбежала, обняла, прижалась щекой к груди. Любимый. Мой. Тот, кто мне дорог со всеми его мелкими слабостями и дурными страстями. Тот, кого я всегда буду ждать. Неважно какого, главное, чтобы живого.

Безмолвные слезы покатились по щекам сами собой. Без всхлипов и надрывов. Лим неловко уткнулся подбородком мне в макушку и прошептал, успокаивая, как маленького ребенка:

– Сколько ночей я молился, чтобы увидеть тебя вновь, хотя бы во сне.