– Сейчас… – старался Курок – Еще немного, погоди… Да, знаю, знаю…

Надо было хватать его за шиворот и отдергивать от двери. Потому что…

– Впусти меня.

Голос. Послышалось, что ли…

– Впусти.

Алиса. За дверью стояла Алиса, я услышал ее, она ждала меня там, она сбежала, все-таки сбежала…

И мне тут же захотелось впустить ее внутрь – зачем ей оставаться там, там холодно и страшно, лучше здесь, где светло…

И я соскучился.

Я попробовал убрать Курка, но он держался за ручку и не собирался ее отпускать.

– Дай я открою…

– Нет! – зашипел Курок – Нет, не надо…

– Впусти…

Открыть дверь. Немедленно…

– Нет! – Курок завизжал. – Моя…

Курок попытался оттолкнуть меня, а когда не получилось, вцепился мне в руку. Зубами. Глубоко, до кости, больно. Стряхнул его, Курок шмякнулся о стену.

– Сейчас, Алиса, – сказал я. – Сейчас-сейчас… Я увидел кровь – прокусил, сейчас…

Наверное, эта кровь меня и привела в чувство. Какая Алиса? Здесь? Здесь не может ничего быть, здесь скелет. Теперь понятно, зачем эти кандалы. Предпоследний приковывал себя к стене, чтобы не открыть дверь.

– Впусти меня… Голос.

– Ну, пожалуйста…

– Сейчас, мама! – завизжал Курок – Сейчас открою… Он кинулся на меня, выхватывая нож. Успел перехватить, хлопнул его о стену уже с размаху.

– Впустите… Сирена.

Сирена! Волосы зашевелились, я отскочил от двери. Еще не хватало. Если сирена, то надо в уши воск…

Сирена, Гомер рассказывал. Редко встречаются, проклятые и недостойные души, бродят по нашему миру, а если осядут где… Семь человек остановились в заброшенном доме, с крепкими дверями, с железными ставнями на окнах, с оружием, всего-то переночевать остались. И выжил только один. Один из семи, он и рассказал.

Как кто-то постучал в дверь. Вожак, конечно, не открыл. В дверь еще постучали. Аккуратно, тук-тук, тук-тук. Они уже поняли – что-то не так, и не открывали, решили дежурить по очереди. Но потом…

Они открыли и вышли в лес.

Вожак пытался остановить их, некоторое время, но ему ткнули ножом в затылок. И на следующее утро нашли. Висели вверх ногами на соснах, с выеденными глазами и внутренностями, с кожей, срезанной со спины. Тот, кто остался жив… У него не было воска, у него была смола. Он разогрел ее в кружке, залил в уши и все-таки закрыл дверь.

К утру он оглох и поседел. Но остался жив.

Сирены держатся места. Дом, подвал, чердак, поэтому Гомер предпочитал закапываться. В земле водятся черви, сирены не водятся.

Воск в уши.

Свечи, здесь полно свечей…

Я вытянул руки и потрогал дверь.

Дверь. Железо… Оно изменилось. То, до чего я дотронулся пальцем, больше не было сталью.

Я схватил Курка за руку, поволок в комнату, усадил на стул.

– Откройте…

Вот почему эти цепи. Эта тварь здесь давно, очень давно. Сирена… Проголодалась, видел я, что после остается. Дрянь, со временем она только силы набирается.

Я стал зажигать свечи. Свечи – это хорошо. Чем больше света, тем лучше, сирены свет не терпят… И колокол. Гомер говорил, что надо в колокол звонить… Только я раньше с сиреной не встречался. Алиса – совсем другое.

Свечи. Зажигал, расставлял, где только пристраивались, на полки, на стол…

Курок смотрел в сторону двери.

Попали…

Сколько лет она тут… Много…

Курок поднялся со стула.

– Послушай! – крикнул я. – Нельзя вставать! Надо терпеть!

– Терпеть, – Курок опустился на стул. – Мне кажется, там кто-то…

Он тут же пошевелился, попробовал приподняться, я ударил его в челюсть.

Курок свалился на пол. Сознание не потерял.

Воск.

– Нам нужен воск…

Я схватил свечу, собрал слезы, слепил в теплый комок.

– Надо засунуть в уши воск. Надо, Курок!

– Я не хочу воск в уши… – Курок тер глаза. – Там ведь мама…

Он поднялся.

– Ну, впустите…

Голос умолял. Алиса просила впустить. Алиса…

Я слышал Алису, Курок, видимо, другое… Маму. Которая подавилась булавкой. Повезло.

Мама просила ее впустить.

– Тут страшно, впусти… Пожалуйста, я боюсь…

– Надо ее впустить, – обалдело повторил Курок. – Я сейчас…

Пришлось бить еще.

Гомер долго учил – бить так, чтобы выключать сознание, но не калечить. Неделю, помню, тренировались, по морде друг друга стучали, ничего, научились. Курок свалился. Я размял воск, воткнул ему в уши. Затем себе. Воск был горячий, я разделил шарик на две части. Больно, хорошо, что Курок не очнулся.

Но очнется. И скоро.

Оглядел комнату.

Балкон. Здесь должен быть балкон, Предпоследний писал про него. Балкон. С балкона можно вниз. И где-то тут должна быть веревка…

Кладовка. Спасибо, Предпоследний, запасливый человек Впусти, впусти…

Впусти, мне страшно…

В голове перекатывалось – впусти, впустить, впустите, пожалуйста…

Я кинулся в кладовку. Канистра. Керосин.

Впусти…

Плеснул из канистры на дверь, черканул карбидкой. Металл загорелся синим, за дверью зашипело.

Голос замолчал.

Сирена боится огня. Боится звона, Гомер говорил, что сирены редко встречаются, он всего двух видел, и от обеих едва смог спастись…

Бежать. Точно, Гомер говорил, что от сирены можно только убежать, она далеко от своего места не отходит.

Вернулся в кладовку. Где же веревка…

Веревки висели на стене, на крючках. Качественные, редко такие встретишь. Наверное, на самом деле альпинистские, по горам на них лазили, толщиной в мизинец.

Ящик со взрезанным боком, видимо, коньяк.

Инструменты… инструменты были, только… Все электрические, с моторами. Электролопата, электролом, электросверло. Все работают от электричества, никакого тебе ручного привода. Кувалда. Не знаю зачем, но в кладовке хранилась кувалда – здоровенный молоток весь железный. Я схватил этот молоток, с трудом поднял и еще штырь из электролома выдернул.

Окно в стене было старательно заложено квадратными серыми кирпичами, я размахнулся, ударил, кирпичи треснули, я вставил в щель штырь-лопатку и приложил кувалдой.

Штырь втиснулся в кладку, от потолка до пола пробежала трещина, я размахнулся и следующий удар направил уже наискосок. Квадратный кирпич вывернулся. В комнату ворвался резкий ночной воздух, свечи погасли, карбидка и та погасла. Пришлось зажигать.