Стрелять уже не стрелял, берег заряд.

За сто метров до метро у Курка кончился скунс. Он швырнул баллон, обезьяны тут же запустили его обратно.

До «М» добрались с трудом, «…еловская», успел прочитать, первые буквы обвалились. И череп рядом. Пририсован для указания. Или для устрашения.

– «Савеловская», – прочитал Курок. – Зачем туда, Дэв… Не надо…

Не стал ничего отвечать, скатился вниз. В темноту, в тишь.

Не люблю Верхнее Метро. Вся погань постепенно сюда с поверхности переползает. Тепло, темно, лучше места для логова не придумать. Жрецы, другая мерзость. Но это там, на Востоке, что здесь даже придумать сложно.

Сверху влетело еще несколько камней, запрыгали по ступеням. Запалил карбидку. Направо уходил тоннель, длинный и узкий, не люблю тоннели. Сюда бы нормальный фонарь, нет фонаря, карбидка не берет, метров на пять.

Подземка навалилась, и от этого неожиданно вернулся слух. И этот поганый обезьяний лай я вполне услышал. Не ожидал, что столько их там, много, не пробьются.

– Дэв?! Ты зачем…

– Затем! Поверху не пройдем, ни сейчас, ни днем, подстерегут! Много этих… Патроны остались?!

– Все! У тебя гранаты, а?! Разгоним мартышек!

– А если не разгонятся?!

– Давай попробуем, не в трубу же эту лезть!

– Могут потом пригодиться, гранат почти не осталось!

– А у меня осталась! – рявкнул Курок, так что у меня в ушах даже задребезжало.

Остановить его я уже не успел, Курок взмахнул рукой, отпрыгнул ко мне, дикий, с перекошенным лицом.

Через секунду граната скатилась обратно.

Курок выругался. Громко и грязно. Дернул по тоннелю. Я за ним, и тут же в спину ударило, и мы покатились, тоннель заполнился пылью, голова загудела от ударной волны.

– Это что, они нам гранату обратно кинули?! – спросил Курок.

– Похоже… Похоже!

– Жить нельзя!

Курок прокашлялся.

– Жить нельзя, положительно!

– Это тоже они?! Пришельцы?!

– А?!

– Пришельцы! Идите в жопу, пришельцы!

Наверное, когда-то тут было хорошо. Зимой тепло от поднимающегося из глубин жара, летом прохладно от работы огромных вентиляторов, спрятанных в особых вентиляционных шахтах. Наверное, тут люди были, спускались по длинной автоматической лестнице, шагали по платформе, присаживались на скамейки. Сидели, ели мороженое, читали газеты или книги, дожидались поездов, уезжали.

Или не уезжали, просто дремали, убаюканные мелькающими вагонами, думали о своем. Потому что в подземном мире как-то лучше думается, суеты меньше. На поверхности тебя одолевают непонятные заботы, но стоит опуститься вниз, как мысли начинают совсем по-другому идти. Мягче, плавнее. Вот кто-то мне рассказывал, что на этих подземных станциях служили специальные люди, они следили за тем, чтобы пассажиры не забывали, зачем они сюда спустились, не засиживались чрезмерно, не занимали места в вагонах. А тех, кто совсем потерялся, провожали в отдельные лечебницы, где их быстренько выздоравливали электричеством и кровопусканием.

Теперь тут было темно. Карбидка светила плохо, с мраком почти не справлялась.

– Что теперь? – спросил Курок. – Направо или налево?

И направо и налево одинаковая темнота, может, справа чуть погуще, так ощущалось.

– К центру куда? – спросил я.

– Направо, – ответил Курок через минуту размышлений.

– Туда и пойдем.

– Точно…

Курок поглядел вправо.

– А, ладно, ничего…

И Курок спрыгнул на рельсы. Я тоже.

Я шагал первым. Метров через сто наткнулись на поезд.

Верхнее Метро непроходимо не только из-за погани, хотя ее здесь тоже хватает. Поезда. Их слишком много. Некоторые стоят на станциях, другие застряли в тоннелях, некоторые столкнулись друг с другом, сорвались с рельс и перегородили путь. Прибавить сюда обвалы, затопления, прыгуны и просто ненормальные места…

Так что пробраться через все Верхнее Метро не удавалось никому. Пару станций пройти – уже подвиг. А когда-то тут собирались от войны прятаться, сейчас думаешь о такой наивности, и смешно. Хотя раньше и город был другой, не сильно тяжелый, не давил сверху, не прорывался снизу и не плющил с боков. Наверное, и небо раньше тоже было легче, не наседало на крыши, а дома на землю…

Поезд синий, синего цвета. Под землей хорошо сохраняются цвета, этот синий. Курок устало плюнул.

– По бокам не пролезть, – сказал он. – Придется через вагоны.

– Можно под. Под вагонами.

– Устал я под, – Курок плюнул. – Хочу над.

Я достал открывашку.

Замок простейший, внутрь проникли легко. Курок ругнулся.

Скелеты. Первый вагон заполнен скелетами. Много. Одежда не истлела, они так и сидели. А некоторые лежали. Пробираться через это мне совсем не нравилось. Хотя, с другой стороны, мертвецы они и есть мертвецы, вокруг их полно, в домах, на земле, под землей, куда бы ты ни направился.

Перекатились в другой вагон, и там было то же самое. И в третьем. Курок смотрел под ноги. Или в потолок, по сторонам не смотрел.

– Что с ними случилось?

– Попрыгун, наверное… – ответил Курок. – Прыгнули в люк. Или выброс газа. Или… Да кто его знает. Наверху ведь то же самое. Вот, кстати, Петр считает, что попрыгун, он мог раньше случиться сразу со всеми. То есть такой большой попрыгун, общий. Сердце, ну и мозг, и другие человеческие органы, они работают на электричестве. И большое электричество могло состыковаться с маленьким электричеством человека, и все разом умерли. Во всем городе. Или спутники сработали…

– Некоторые не умерли, – заметил я.

– Да, некоторые… Я слышал, у некоторых людей сердце справа расположено, может, у них и электричество другое. Они могли и не умереть.

– Ерунда. Просто не умерли те, кто во время удара подпрыгнул и висел в воздухе. Отсюда и название, кстати. А те, кто стоял или сидел-лежал, они все погибли.

– Ну да…

Курок наклонился, поднял кость.

– Все? Все подпрыгнули? Много ты знаешь людей, которые все время прыгают?

– Но и в живых осталось немного. Я думаю, те, кто остался…

Лампа погасла. Курок хихикнул.

– Зловещий знак, – сказал он. – Тебе предсказалка-то что предсказала?

– Что мы будем жить долго и счастливо.

– Не знаю, не знаю… Почему темно?

– Вода пролилась.

Воды у меня было достаточно, я вообще с водой дружу Заправлять бачок лампы в полной темноте тяжело, пришлось повозиться. Курок молчал. Я старался сосредоточиться на лампе, надо сказать Петру, пусть усовершенствует. Хотя, конечно, трудно настолько совершенное устройство еще улучшить, ни разу не подумаешь, что оно двести лет назад придумано. Триста. Наверное, это одна из тех вещей, что на самом деле вечны. Вот как револьвер. Прекрасная штука, только встречается редко. Или будильник. Шнырь говорил, есть такие будильники, что могут пятьдесят лет без завода ходить. А потом завел – и еще пятьдесят, получается, за один завод может две жизни человеческой пройти. Кого-то в фарш перемелет, другие сами помрут, а часы будут тикать и тикать. Порох. Тысячу лет назад его научились варить и до сих пор варят, польза от него просто неимоверная. Наверное, порох – это лучшее, что человечество изобрело, стрельба – одно из самых бессмысленных его применений. А порохом можно ведь много совершить, горы двигать, реки прокапывать, салюты запускать, на Луну, наверное, тоже порохом отправляли.