Увлеченный своей игрушкой – компасом, Кауфман быстрыми шагами двигался в авангарде, то и дело вырываясь вперед на десяток метров. Когда это случалось, Каролина прикрикивала на отца, а я, в свою очередь, предупреждал ее, чтобы не слишком горячилась – нам следовало вести себя тихо. Обычно Наум Исаакович слушался дочь, но изредка пропускал ее окрики мимо ушей. Тогда приходилось бегом догонять теряющего бдительность проводника, дабы снова напомнить ему элементарные правила осторожности.

В этот раз Кауфман увлекся ориентированием особенно азартно. На ходу он умудрялся не только вычислять курс, но и отмечать его карандашом в походном блокноте. Не глядя по сторонам, дядя Наум опять быстрой походкой рванул вперед и, не успела Кэрри сделать ему двадцатое за час предупреждение, скрылся за углом, только его и видели. Чертыхнувшись, мы снова пустились вдогонку.

Бежать пришлось недолго. Дядя Наум не заставил тратить силы на его поимку, остановился без лишних предупреждений и покорно дожидался нас перед длинной эстакадой.

Кауфмана смутила группа людей, которые не нашли иного места для времяпрепровождения, как переброшенная через «русло» инскона эстакада. За время, проведенное нами на ногах, мы уже встречали горожан, как одиночек, так и маленькие группы. Кое с кем из них – теми, что посмелее, – мы даже перебрасывались парой-тройкой фраз, но проку от этих разговоров было чуть. Удалось лишь выяснить, что некоторые граждане состояли членами общин, организованных в ответ на творимое фиаскерами беззаконие. («Вполне закономерно, – заметил на сей счет Кауфман. – История развивается, как и должно – хищники лютуют, травоядные отращивают рога и сбиваются в стаи».) Я предупредил дядю Наума, чтобы молчал, откуда мы и зачем пожаловали: слухи о прибывших в центр чокнутых провинциалах могли нам навредить. Поэтому в разговорах со встречными Кауфман ограничивался ответом, что мы – заблудившиеся жители соседнего мегарайона.

Знакомиться с горожанами на эстакаде было нецелесообразно. Наум Исаакович догадался об этом сразу, как только увидел преградившую путь компанию: дюжина развязно ведущих себя молодых людей, среди которых присутствовали и девушки. Оружие имелось у всех без исключения и представляло собой все те же палки, трубы и арматуру. То, что мы столкнулись именно с фиаскерами – хозяевами окрестных территорий, – лично я не сомневался ни секунды.

Мы приблизились к переминавшемуся с ноги на ногу Кауфману, испуганному настолько, что, когда Кэрри взяла его под руку, он вздрогнул.

– Думаю, молодые люди, нам таки надо поискать другую дорогу, – вполголоса произнес Кауфман, рассовывая по карманам карандаш, блокнот и компас. – Здесь мы определенно не пройдем.

– Замечательная мысль, дядя Наум. Только реализовать нам ее, похоже, не удастся при всем желании. – Разозленный, я ответил Кауфману его же словами, сказанными накануне. – Плохо, что вы забываете смотреть по сторонам, очень плохо!

Впрочем, учинять взбучку неосмотрительному проводнику было поздно. Все двенадцать пар замазанных глюкомазью глаз уже пялились на нас с нездоровым возбуждением. Фиаскеры, которые сидели вдоль парапета эстакады, принялись с недовольством вставать, остальные нервозно поигрывали оружием, ожидая, когда группа соберется вместе.

– Идемте отсюда, – приказал я негромко. – Только без паники. Гиены не должны почуять запах нашего страха. Иначе разорвут.

У меня возникло старое, но отнюдь не доброе чувство, ранее появлявшееся при выходе на полигон в составе изрядно потрепанной команды. Предвкушение схватки и повышенный адреналин в крови от того, что шансов на победу имеется не так уж и много. И пусть сегодня моими противниками были не «Всадники Апокалипсиса», отсутствие хорошего оружия и командной поддержки – Кауфманов я за боевую силу не считал – мешало уверенно предсказывать исход назревающего конфликта. Щекотало нервы и то, что все происходило с нами в реальной жизни, поэтому легкомысленно было надеяться на соблюдение противником правил турнирной этики.

Отступление позорно на спортивной арене, в природе оно – вполне нормальная тактика при встрече со стаей разъяренных гиен. Стараясь побыстрее скрыться с глаз опасной компании, мы развернулись и направились обратно – туда, где пять минут назад заметили переход на четвертый ярус, на котором имелась такая же эстакада, сооруженная на сотню метров ниже. Оставались шансы, что фиаскеры просто поленятся догонять замеченных ими незнакомцев либо сочтут преследование убегающих ниже собственного достоинства. Шансы крайне мизерные, поскольку само понятие «достоинство фиаскера» было из разряда абсурдных: что-то наподобие «человеколюбие садиста».

И потому лично я не удивился, когда надежды эти не сбылись. Фиаскеры бросились в погоню с таким воодушевлением, словно караулили нас уже несколько суток и вот после томительного ожидания удача наконец-то им улыбнулась. Топот и крики нарастали с каждым мгновением. Поведение врага плохо вязалось с общеизвестной вялой медлительностью, характерной для хронических глюкоманов. Угол здания пока скрывал фиаскеров, однако звуки их приближения ввергали в дрожь не только Кауфманов, но и меня. Побросать вещи и спасаться отчаянным бегством? Глупо: были бы фиаскеры еще далеко, тогда ладно, а так… Любой, даже самый заторможенный глюкоман настигнет пожилого дядю Наума за считаные секунды.

Значит, бегство исключено. Что ж, Гроулер не поворачивался спиной к врагу на арене, не повернется и здесь. Тем более к такому недостойному врагу!

– Может быть, желаете провести с ними переговоры? – со злой иронией полюбопытствовал я у Наума Исааковича, извлекая из сумки топор. – Мы же вроде бы цивилизованные люди и избегаем насилия.

– Боюсь, капитан, они отвергнут любые наши предложения, – ответил еле живой от страха дядя Наум, стуча зубами и пятясь вместе с дочерью к спуску на нижний ярус. – Делайте все, что сочтете нужным. Но в пределах допустимого, прошу вас…

– Уходите вниз, – распорядился я. – Потолкую с ними в переходе. Поторопитесь!

Кэрри бросила на меня понимающий взгляд и, подхватив отца под локоть, поволокла его на четвертый ярус. Я перехватил рукоять топора поудобнее, постарался усмирить нервы, задав себе привычный турнирный настрой, после чего развернул топор обухом к противнику и встал возле угла, выжидая подходящего момента для контратаки. «Начну вполсилы, а там как получится», – коротко обрисовал я для себя стратегию грядущего боя – первого боя в моей жизни, идущего не по спортивным правилам.

Топот и агрессивные вопли приближались. Фиаскеров подстегивал животный азарт погони, вполне естественный для хищников, охотившихся стаей. Я мог бы, конечно, выбрать сравнения и из области спорта – командный дух, чувство локтя и им подобные, – только это звучало бы неуважительно к моим собратьям по оружию, которые и в мыслях не позволили бы себе поднять руку на женщин и стариков. Звериная стая – она и есть звериная стая, со всеми присущими ей законами. А следовательно, и драться с ней требовалось по звериным принципам: прежде всего ликвидировать вожака – его потеря надломит боевой дух даже самых агрессивных хищников.

Я рассчитывал, что фиаскер, бегущий во главе банды, как раз и будет тем, кто мне нужен. Прицелившись, я выждал момент, когда из-за угла покажется тень первого врага, после чего резко выдохнул и нанес опережающий удар обухом на уровне промежности пока невидимого вожака.