На минуту стало тихо, только рокотали голоса за дверью. Хороший звуковой фон для долгих взглядов, которыми обменялись певец и полицейский. Слышалось тяжелое дыхание Майоне. Душа Вецци пела и просила о справедливости. Но ее слышал только Ричарди.

— Я не раскаиваюсь, — сказал Несполи. — И никогда не раскаюсь.

Ричарди вышел из гримерной первым, Майоне в это время надевал на Несполи наручники. Толпа, собравшаяся перед дверью, внезапно замолчала. Раздвигая ее, к комиссару подошел управляющий в сопровождении директора сцены. Герцог был так возбужден, что, казалось, посинел от напряжения.

— Это уж слишком! Это переходит все границы! Войти через боковой вход во время представления и даже забраться под сцену! А потом войти в гримерную! Поймите же наконец, раз и навсегда, здесь театр! Один из главных театров нации!

Говоря это, герцог описывал пируэты вокруг комиссара, не в состоянии остановиться перевести дух. Ричарди заметил, что говор пестрой толпы паяцев, коломбин, арлекинов и возчиков снова затих. Комиссар повернулся в сторону гримерной. Оттуда вышел Несполи в сопровождении Майоне. Певец по-прежнему смотрел гордо, уверенно и вызывающе. Огляделся всего один раз. В этот момент произошло…

Комиссар увидел, что на одно короткое мгновение взгляд Несполи изменился. Так внезапно и скоротечно, что у Ричарди едва не возникло сомнение, действительно ли он это видел, хотя и знал, что не мог ошибиться, поскольку привык читать чувства людей по их глазам.

Тем временем лицо Несполи стало очень нежным и печальным, покорным и полным отчаяния. Сильный и хитрый мужчина исчез, на его месте возник несчастный мальчик, который, однако, твердо решил отдать жизнь ради любви. Лицо человека, который приносит величайшую жертву.

Ричарди вспомнил, как несколько лет назад расследовал дело об убийстве женщины ее мужем. Жена хотела уйти от него к любовнику. Муж, офицер, застрелил сначала ее, потом себя из своего служебного пистолета. Комиссар хорошо помнил призрак этого убийцы. Половина черепа была уничтожена выстрелом, но в единственном уцелевшем глазу, из которого текли безутешные слезы, застыло подобное выражение — «отдаю жизнь ради любви». Призрак повторял: «Ради тебя, любимая, ради тебя», а мозг самоубийцы еще потрескивал от жара выстрела.

Ричарди тут же взглянул на маленькую толпу, пытаясь понять, кого искал взглядом певец. Он знал, что этот взгляд — ключ ко всему. В нем разгадка подлинной причины убийства Вецци и того, что Несполи обрек себя на муки. Пока он смотрел, управляющий, у которого началась одышка, продолжал протестовать.

В первый момент комиссар не увидел никого, кому бы мог быть адресован такой взгляд. А потом неожиданно вспомнил, как видел у баритона и иное выражение глаз. Сейчас в них покорность, обожание и самопожертвование. А тогда они излучали почти угрозу, словно приказывали: «Осторожно, не выдай себя, веди себя, как ведешь сейчас».

Это мгновение прошло и оставило комиссара в растерянности. В мозаике появился новый элемент, требующий скрупулезной оценки. И картина опять кардинально изменилась. Но теперь у них было признание — полное признание, и это нельзя не учитывать.

Выход Несполи произвел еще один эффект, побочный, но достаточно сильный. Он на минуту заставил управляющего замолчать. Но так продолжалось всего минуту.

— Это… это действительно то, что мне кажется? Вы арестовали подозреваемого? Ох, тогда я должен взять свои слова обратно! Поздравляю вас! Я ни минуты не сомневался в том, что справедливость восторжествует, но это ваше последнее… вторжение вынудило меня снова вступить в спор с вашим начальством, а при необходимости даже с Римом, чтобы решить этот вопрос. Но, конечно, теперь, если вы докажете нам, что не промахнулись…

Ричарди ответил так громко, чтобы его услышали все вокруг:

— Да, синьор герцог. Именно так. Мы, кажется, арестовали подозреваемого.

Все начали комментировать заявление Ричарди, в первую минуту все голоса слились в один неясный гул. Только один человек — тот, за которым наблюдал комиссар, — не поднял взгляд от пола.

Ричарди дождался бригадира перед театром и направился к управлению полиции, в нарушение правил, поскольку, в целях безопасности, их должны были сопровождать как минимум два рядовых полицейских. Однако арестованный вел себя покорно и спокойно и не вызывал опасений. Пройдя несколько сот метров, они столкнулись с запыхавшимся от бега молодым хроникером Луизе из «Маттино».

— Здравствуйте, комиссар… мне сообщили по телефону… Кто арестован? Теперь вы можете сказать мне это?

Ричарди посочувствовал этому мальчику, с которым грубо обошелся во время их предыдущей встречи, и не захотел прогонять его прочь без информации.

— Арестован певец из «Сельской чести», Не споли Микеле. Он подозреваемый.

Несполи, до сих пор смотревший вниз, поднял взгляд и с презрением произнес:

— Какие молодцы эти полицейские! Им всегда удается взять виновного. Особенно если кто- то шпионит для них.

Майоне положил руку ему на плечо и потребовал:

— Говорите, только когда вас спрашивают.

Луизе попытался спросить что-то об обстоятельствах ареста, но все трое быстро ушли прочь.

Когда процедура ареста была завершена и Несполи поместили в камеру предварительного заключения в управлении, Ричарди попрощался с Майоне, сказав при этом:

— Не отправляй его пока в тюрьму Поджореале. Завтра я хочу выслушать его еще раз.

— Вам что-то неясно, да, комиссар? Я это заметил по вопросам, которые вы ему задали, и по тому, как вы на него смотрели. Но ведь он признался.

— Да, признался. Но завтра я хочу снова выслушать его. Спокойной ночи.

По дороге домой комиссар вспоминал по порядку смущавшие его обстоятельства.

Главное — взгляд. Повод для случившегося. Может ли человек, даже такой вспыльчивый, как этот баритон, так остро отреагировать всего лишь на замечание? Время. Может ли артист, который поет в опере, всего за десять минут уйти со сцены, убить человека, выпрыгнуть из окна, вернуться в театр, подняться на четвертый этаж, сменить сапоги, спуститься обратно и вернуться на сцену, чтобы петь дальше? Способ. Возможно ли всего одним ударом кулака, к тому же вызвавшим у доктора сомнения своим слишком слабым следом, отбросить человека в сторону с такой силой, что тот разбил тяжелое зеркало и умер от потери крови? Конечно, такое возможно, он видел еще более странные обстоятельства. Но это трудно, очень трудно. И наконец, данные его собственного второго зрения — следы слез на лице Вецци. Во время ссоры из-за пустяков человек не станет плакать.

«Значит, Несполи кого-то прикрывает», — решил комиссар. Но кого и почему? Того человека, на которого смотрел? Возможно, этот человек знал, как все произошло? Не исключено, даже был сообщником? И как теперь пролить свет на истину? Хорошо ли понимает Несполи, на что идет? Мало того что его карьера певца будет погублена навсегда, он лишится свободы, и на много лет. Убийство Вецци, пусть и не преднамеренное, было жестоким и теперь находится в центре внимания прессы и римских властей. Ричарди хорошо знал, что судьи всегда стараются угодить властям, для которых тенор был любимым сыном. Он мог предположить, что приговор будет таким, чтобы осуждение Несполи стало примером для других.