Было около одиннадцати часов. Няня Роза, успокоив свою совесть вечерней закуской, ушла спать, доказательством того был храп, доносившийся из ее комнаты. Ричарди тоже ушел к себе в комнату и разделся. Только для очистки совести подошел к окну, раздвинул занавески и взглянул на окно напротив.

Абажур светился. Энрика шила при слабом свете лампы. Она отложила работу над приданым и хотела закончить летнюю курточку для племянника, которому в конце августа исполнялся год. Это будет ее подарок на его день рождения. Она очень любила сына сестры и спрашивала себя: если у нее когда-нибудь будет собственный сын, станет она любить его так же или еще сильнее?

Она вздохнула, инстинктивно взглянула в окно и едва заметно вздрогнула. Занавески в окне напротив раздвинуты в совершенно необычное для этого время.

Она посмотрела на вышивку на груди курточки, которую только что закончила, и улыбнулась, подумав, что ее родные правы, говоря ей с самого детства, что она ужасно упряма. Она протянула руку к лежавшим на столе ножницам.

А на другой стороне улицы, по которой проносился сильный ветер, Ричарди из темноты своей комнаты смотрел на то, как шьет Энрика. Как всегда, он думал о том, что рано или поздно заговорит с ней и скажет, какой покой наполняет его душу при виде, как она вышивает. Он попросит ее вышивать при нем, а сам сядет и будет смотреть на нее. Она улыбнется, наклонив голову, и скажет ему «да» голосом, которого он еще никогда не слышал.

Тем временем на противоположной стороне улицы работа подошла к концу. Энрика отложила в сторону вышивание. Чтобы перерезать нитку, она правой рукой сняла ножницы со столика и переложила их в левую.

И тогда Ричарди понял все.

Ножницы на шнуре, которых не хватало. Человек работал левой рукой. Смысл того, что сказал доктор два дня назад. Почему халат был велик. А главное — он понял тот сиюминутный взгляд.

Утром, едва Ричарди успел повесить на место пальто, в его кабинет влетел, словно буря, замначальника управления Гарцо. Сзади маячил возбужденный до предела курьер Понте.

— Ричарди, это правда, то, что я узнал сего дня? Вы арестовали подозреваемого в убийстве Вецци? Это правда?

Ричарди закрыл шкаф, вздохнул, затем повернулся к своему начальнику и ответил:

— Да, это правда. Арестовал вчера вечером.

Гарцо был вне себя. Его обычно улыбающееся лицо, за выражением которого он тщательно следил, пошло красными пятнами. Узел галстука был ослаблен, волосы растрепаны.

— Почему вы не предупредили меня? Я же вам ясно сказал, и не один раз, что вы должны сообщать мне все новости о ходе расследования, даже самые незначительные. А вы арестовываете подозреваемого и ничего мне не говорите! Если бы не мой друг, главный редактор «Маттино», который сегодня с утра позвонил мне и стал поздравлять, я бы ничего не знал! Я что, ничего не значу?

Ричарди холодно смотрел на него и держал руки в карманах брюк.

— Вы кричите в моем кабинете, мне кажется, это неподходящий способ требовать у меня информацию. Я не мог предупредить вас вчера, поскольку было одиннадцать часов вечера, вы еще за два с лишним часа до этого ушли из управления. Кроме того, арестован подозреваемый, а не виновник преступления. Я связываюсь с вами так, как должен связываться, то есть официально. А то, что вам говорят ваши друзья, меня совершенно не интересует.

Ричарди говорил тихо, почти шепотом, и контраст с криком Гарцо был огромный. Понте, стоявший в дверях сразу за порогом кабинета, опустил голову, как от удара кулаком. Прибежавший Майоне, увидев это, широко улыбнулся, прикрывая лицо рукой. В другой руке он держал газету.

Гарцо застыл на месте и стал похож на собственное чучело. Потом два или три раза моргнул и, наконец, глубоко вздохнул. Затем он огляделся вокруг и как будто удивился, обнаружив, что находится в кабинете Ричарди. Когда он снова заговорил, его слова звучали смиренно, но голос дрожал от гнева:

— Конечно… конечно. Извините меня. Очень прошу вас меня извинить, Ричарди. В таком случае… не будете ли вы столь любезны рассказать мне об обстоятельствах вчерашнего ареста, что бы я мог передать это начальнику управления? Он должен быть подготовлен, когда с ним свяжутся из Рима.

Гарцо едва сдерживал гнев, произнося все это почти по слогам. Ричарди посочувствовал ему.

— Разумеется, скажу, — ответил он. — Не которые данные, которые стали известны в результате расследования, заставляют нас подозревать в убийстве Вецци некоего Несполи Микеле, по профессии певца-баритона из Королевского театра Сан-Карло. Я и бригадир Майоне, заслуга которого в поимке подозреваемого неоценима, мы допросили Несполи на месте, и он признался в преступлении. Но необходимо уточнить еще некоторые обстоятельства, чтобы выяснить, не было ли у него сообщников или мотивов нам еще неизвестных. Поэтому я пока не могу делать официальных сообщений.

Гарцо, слушая, то открывал, то закрывал рот. У комиссара мелькнул в уме образ большой трески в пиджаке и галстуке. Наконец Гарцо снова обрел дар речи.

— Я не уверен, что правильно понял вас. Разве вы не сказали, что этот Несполи признался в убийстве Вецци?

— Да, но…

Гарцо поднял руку, останавливая комиссара:

— Нет! Никаких но! Если у нас есть признание, а оно у нас есть, я не вижу причин для со мнений. Прошу вас уяснить раз и навсегда: одно дело — найти убийцу всего через два дня после убийства и совсем другое — продолжать расследование после признания. Если мы продолжим расследовать преступление, уже имея признание виновного, получится, что решение задачи само пришло нам в руки. Мы его не искали, а поэтому нашей заслуги тут нет. Думаю, я верно изложу вам мнение синьора начальника управления, если решительно выберу первый вариант. Поэтому, дорогой Ричарди, с одной стороны, — Гарцо показал единицу, сжав большой палец левой руки большим и указательным пальцами правой, — я от всей души поздравляю вас с блестящим раскрытием этого дела, а с другой, — теми же двумя пальцами правой он сжал указательный палец левой, — прошу вас воздержаться от продолжения расследования. Более того, ничего не сообщайте кому бы то ни было о ваших сомнениях. Вы согласны?

На лице Ричарди не дрогнул ни один мускул.

— Нет. Категорически не согласен. Так мы рискуем оставить одного или нескольких виновных на свободе, вы прекрасно это знаете. И навсегда оставить неизвестными некоторые обстоятельства этого дела, сейчас не поддающиеся объяснению.

На мгновение наступила тишина. Майоне и Понте неподвижно стояли на пороге, как статуи. Гарцо очнулся первым и сумел взять реванш:

— Я не намерен возвращаться к обсуждению этой темы, Ричарди. Мое распоряжение — это приказ. И вот еще что. Мы оба хорошо знаем, сколько раз вы заступались передо мной за своих ближайших сотрудников и как они вам дороги. Поэтому считаю важным напомнить вам, что за возможное неповиновение наказаны будут также и они. Поэтому, например, бригадир Майоне может вместо благодарности и весьма вероятной денежной премии получить суровое дисциплинарное взыскание. Учтите это.