кулис выскочил человек и вручил Аглае огромного плюшевого дельфина. Аглая растерялась, дельфин был ростом с нее.

— Так тебе и надо, Глафира! — заорал Хазин. — Не будешь людей котами позорить!

Нина Сергеевна схватила Аглаю за руку и после некоторого сопротивления утащила вместе с игрушкой.

— А теперь слово произнесет старейший хирург нашего города! — объявила Зинаида Захаровна.

— Я начинаю любить этот город! — сказал Хазин. — Он вдохновляет! Здесь живет дух Чичагина, здесь читают его стихи! Лечись песцом, лечись лисицей!

На сцену поднялся мужчина в годах. Причем в немалых. Видимо, хирург. Он взял микрофон и неожиданно сильным голосом произнес:

— Я лежал вон там, возле третьей колонны, — старик указал пальцем. — У меня было сквозное и голеностоп был раздроблен…

Хирург постучал себя по ноге.

— На восемь осколков, — добавил он. — Пальцы почернели, собирались ногу ампутировать. А мне в сорок третьем двадцать было, ума никакого, вот и думаю, отрежут ногу, пойду и застрелюсь…

В зале притихли.

— Умеет дед сломать аппе́тит, — вздохнул Хазин. — Какой насыщенный, однако, палисад…

Хазин насадил на вилку отбивную и стал объедать ее по периметру.

— И вроде как настроился я окончательно помирать, но тут приехала доктор. Девчонка еще, посмотрела на меня и давай ругаться! Велела сразу на стол меня нести, ну, меня и понесли. Сейчас там музыкальный кружок, кажется.

Старик усмехнулся.

— Там и тогда был музыкальный кружок, — сказал он. — Эта докторша режет мне ногу, а я лежу и думаю, как бы в трубу подудеть. Труба там такая на стене висела, как в кино…

— Это туба, — определил Роман.

Хороший рассказ, подумал я. Наверное, Хазин прав, день сегодня необычный.

— …И вот когда я начал ходить помаленечку, я ей пообещал, что тоже стану врачом. И стал. И мы поженились.

— Спасибо! Спасибо вам за все! — Зинаида Захаровна вручила хирургу цветы и коробку конфет, попробовала отобрать микрофон, но старик оказался цепким.

— Я это к тому, что без памяти никак, — сказал старик. — Тут про это уже говорили, и я с этим согласен. Люди забывают все, что было вчера… Будьте здоровы!

Старик отдал микрофон и вернулся в зал.

— Вить, что-то я устал, — сказал Хазин.

Я с этим был совершенно согласен. Устал. И остальные гости по виду слегка подзакисли, но держались.

— Да еще не начиналось по-настоящему, — сказал Роман.

— Шмуля любит по-настоящему, — ухмыльнулся Хазин. — А вот ты знаешь, что мой прадедушка служил в Ингерманландском полку?

Роман с иронией поглядел на Хазина.

— Ты хочешь сказать, что мои предки не могли служить в Ингерманландском полку?

— Да не, я так… могли и служить…

Роман решил не спорить с Хазиным и выпил.

На сцену поднялся невысокий мужчина в коричневом костюме, в руках ваза и цветы. Мужчина поклонился публике и потянулся к микрофону.

Он стал что-то говорить, но я не слышал.

— …Рамиль Сергеевич! Это так неожиданно… — смеялась Зинаида Захаровна. — Но все равно приятно…

За плечом полярника в промежутке двери виднелась Кристина.

Она не выросла, подумал я. Раньше она была ростом с меня и Федьку, а теперь мы выше на голову. И не поправилась. То есть тощая такая же, с узкими плечами.

— А сейчас я с гордостью представляю гостя нашего города, — Зинаида Захаровна повела рукой. — Известного певца и композитора, любимца публики и покорителя…

Она игриво хохотнула.

— Покорителя творческих высот! Встречайте!

Свет погас, зажегся, и когда он зажегся, рядом с Зинаидой Захаровной стоял Паша Воркутэн. Зрители яростно захлопали.

— Видергебурт, — сказал Хазин. — Спасенья нет, началось по-настоящему…

— Привет, Чагинск! — Паша вскинул руки. — Рад тебя видеть! Сегодня мы работаем для вас! Сегодня я работаю для вас!

— Он работает для вас! — с сарказмом в голосе произнес Роман. — Приятного аппетита!

— Музыка! — Паша щелкнул пальцами. — Сегодня и только для вас — песня про судьбу!

Паша душевно запел, музыка слегка запоздала, но Паша почти бесшовно подстроился под мелодию. Хазин жевал петрушку и отбивал пальцами по скатерти ритм, Роман, напротив, желчно грустил.

А жизнь прошла, похоже, зря

Не помогают лекаря

И до подметочек

Стоптались прахоря…

— Талант! — Хазин обреченно налил себе водки. — Витя, это пять! Выпьем же за здоровье Карла нашего Густава! Шмуля! Ты уважаешь Карла Густовича?

Про Карла Густава Хазин сказал слишком громко, на него обернулся стол МЧС.

— Это изобретатель водяной помпы, — пояснил Хазин. — Великий немецкий пожарник…

МЧС поверили.

— Карл Густав не изобретал помпу, — произнес Шмуля. — Он изобретал принцип межзвездных путешествий… За что был сотрен в бараний рог…

— Вот именно! — повторил Хазин. — За космические путешествия и бараний рог!

За это не выпить было грешно. Мы выпили, хотя вроде больше и не хотели.

— Банкеты чрезвычайно утомительны… — громко рассуждал Хазин. — Если они начинают тебя преследовать, ты невольно думаешь, что это некое поражение…

Я оглянулся. Кристина все еще разговаривала с Федором, лицо у нее было испуганное и заплаканное, как мне показалось. В зале надышали, воздух колыхался. И солнце светило на Кристину сбоку.

Роман тоже оглянулся.

И жизнь закончилась

Стоптались прахоря… —

спел Паша и посмотрел себе на ноги.

— Это же не искусство — Роман с отвращением указал на сцену. — Да этот Паша не чалился ни разу! Шкура дешевая…

— Шмуля, да ты завидуешь! — Хазин постучал Романа по плечу. — Воркутэн имеет-таки успех! А ты хрустишь мослом на разогреве! Шмуля, езжай лучше в Ашкелон, там такое любят…

Роман не ответил, взял рюмку, Хазин налил ему.

— Я же говорил! — захихикал Хазин. — Ты сам осознаешь свою практическую никчемность!

Роман выпил.

— В этом мы, Шмуля, необыкновенно близки! Ты — плохой танцор, я посредственный художник…

— Ты художник?

— Я — художник…

Я опять обернулся к дверям. Федор и Кристина продолжали разговаривать. Кристина размахивала руками и заметно истерила, Федор пытался ее успокоить.

— Я художник, я рисую светом, мой инструмент — камера…

Хазин обнаружил, что камеры под рукой у него нет, растерянно заглянул под стол.

— Ты ее сдал человеку, — напомнил я.

— Меня вынудили сдать мою камеру человеку, — вдруг всхлипнул Хазин. — Но язык мой им не вырвать…

Хазин зачем-то погрозил кулаком полярнику.

— И жало жгучее змеи задвинул в глотку… И проходя моря и земли… глаголом сечь всякую лабазную сволочь… — сообщил Хазин.

Песня про судьбу закончилась, Паше аплодировали.

— А теперь моя главная песня! — серьезно произнес в микрофон Паша. — Я пою для вас, милые женщины! Песня «Королева»!

— А у меня шашку мою украли… — вздохнул Роман. — И шапку украли… За кулисами… Украли шашку…

Он открыл минералку и стал пить, проливая на галифе.

— Это