И уж его я постараюсь не упустить.

Саенко был взбешен.

Он не кричал, не размахивал руками, не стучал по столу, но в его налитых кровью глазах временами проблескивало что-то такое нехорошее, такое злобное и по-звериному жестокое, что мне хотелось стать перед ним на колени и заплакать.

Лучше бы я застрелился… -…Кто вам дал право единолично решать такие важные вопросы? Голос Саенко был тих, спокоен, но от этого спокойствия веяло могильным холодом.

– Товарищ полковник, я не придал значения…

– Бросьте! Не стройте из себя дурочку! Вы все знали, мало того, вполне сознательно заварили эту кашу. И как теперь все обернется, лишь аллаху ведомо. – Пусть так, но второй видеоматериал я просто не успел вам показать…

Я сопротивлялся по устоявшейся привычке любого подчиненного отмахиваться в таких случаях от свирепствующего начальника до последней миски лапши, которую он без зазрения совести вешает своему шефу на уши.

– А я вас разве не предупреждал, что при подобном развитии событий вы должны звонить мне в любое время дня и ночи?

Крыть было нечем.

Я оказался повержен, раздавлен, и что самое страшное – страдал от бессилия и невозможности все повернуть вспять.

Мне уже было известно, что вместе со Сторожуком погибли и двое подвизавшихся в бандитской среде ублюдков (ну и хрен с ними!). Но вот женщины, пусть о них и нельзя сказать что-либо хорошее из-за их весьма легкомысленного поведения, ушли из этой жизни и впрямь по моей вине.

И этот факт кроил мое сердце на куски.

Я молчал, склонив голову в полной безнадежности, переполненный раскаянием и гнетущей душу тоской.

Мне стало совершенно безразлично, какое решеие примет Саенко по моей персоне. Я готов был даже уйти по этапу прямо из его кабинета…

Как вдруг полковник резко сменил гнев на милость. – Ладно… с кем не бывает, – сказал он примирительно.

Саенко сильно потер свою лысину, будто на ее блестящей поверхности появилось матовое пятно и он решил срочно его заполировать.

– Продолжайте работать над тем же заданием. Только чтобы без всяких там ваших штучек! Видеоматериалы я забираю. Баранкин о них знает? – с виду невинно поинтересовался полковник, вбуравив в меня свои зенки. – Что вы, товарищ полковник!

Я возмутился так натурально, что даже сам себе поверил.

– Как можно…

– Хорошо. О нашем разговоре не должен знать никто. Никто! – подчеркнул он, для убедительности пристукнув ладонью по столу. – В том числе и вышестоящее начальство.

– Слушаюсь…

Вот сучара! Все-таки посадил меня на крюк, хмырь полированный. Зажабрил, как деревенского валенка.

Теперь, коснись чего, вдруг я когда-нибудь пойду против течения, заупрямлюсь, он меня с дерьмом смешает и скажет, что так и было.

Ну и положеньице, хоть в петлю лезь… – Кто будет заниматься… убийством Сторожука? Я наконец решился задать свой самый больной вопрос.

– Только не вы, товарищ капитан, – сухо отчеканил Саенко. – У вас других дел хватает.

"…Я сказал: капитан, никогда ты не будешь майором" – слова известной песни Высоцкого звучали в мой голове все время, пока я шел к своему кабинету, открывал дверь и усаживался за стол.

Словно с креста снятый, Баранкин встретил меня вопросом:

– Ну как?

– Хреновей не бывает.

– А что с видео… ма… м-му…

Не успел он договорить фразу, как я, словно тигр, перемахнул одним прыжком расстояние, разделяющее наши столы, и зажал Славке рот ладонью.

– Закрой пасть, черт тебя дери! – прошипел я ему на ухо.

– С-сумасшедший… – едва продохнул полузадушенный Баранкин. – Т-ты что, совсем того!..

– Прошу тебя, помолчи, Христа ради! – взмолился я шепотом. – Поговорим в туалете. Иди первым.

– Дубина стоеросовая… – бубнил Славка уже на ходу, морщась и потирая шею.

В туалете, на мое счастье, никого, кроме Баранкина, не было.

Набуромосившись, он стоял возле окна, закрашенного до половины белой краской, и что-то со злостью царапал ногтем на стекле.

– Объяснись, – потребовал Баранкин, едва я закрыл входную дверь. – Чертов битюг… – Говори тихо, – предупредил я Славку.

И опасливо посмотрел на дверь.

– Да что с тобой, в конце концов, стряслось?! – спросил Баранкин.

– Запомни – ты никогда не видел эти видеоматериалы и понятия не имеешь, что такие существуют. Молчи даже под пытками.

– Почему?

– А потому, что если кое-кто узнает о твоей причастности к нашим видеорепортажам из-под простыни мафии, то жизнь твоя будет длиться до первого "несчастного" случая, а возможно, и до первой пули из подворотни.

– Это так серьезно?

– Не то слово…

– А как же ты?

– У меня уже нет пути назад. Я засветился на полную диафрагму.

– И все-таки?

– Не переживай, как-нибудь отмахаюсь. Не впервой.

– А если не удастся?

– Не кличь беду языком, она и так придет. Поживем – увидим.

– Получается, что ты опять меня прикрываешь.

– Только потому, что именно я втравил тебя в эту историю.

– А я, значит, пацан, несмышленыш?

– Слава, давай не будем. Я весь в дерьме, и мне не отмыться до скончания века. На моей совести пять трупов. Саенко держит меня за задницу, и я не имею возможности даже взбрыкнуть. Если хочешь знать, я без пяти минут покойник. Желаешь составить мне компанию?

– Я не могу поверить…

– Я тоже. Точнее, не хочу верить. Но, к сожалению, все зашло чересчур далеко, и Саенко не имеет права не доложить генералу, а тот, в свою очередь, кому-нибудь повыше. Вот такая карусель, товарищ лейтенант. Думаю, оргвыводов долго ждать не придется.

– А что Саенко?

– Приказал, чтобы я ни пара из уст. Даже тем, кто в генеральских лампасах.

– Страхуется?

– Угадал. Но его зацепить трудно, в верхах кучкуются все свои, они глотку перегрызут любому за друга сердешного, а вот мы, серые мышки, в самый раз. Чик ножичком гнилой корешок – и опять ввысь, поближе к солнцу. Все шито-крыто, два сбоку – ваших нет.

– Но если тебе понадобится моя помощь…

– Еще как понадобится. Не сомневайся…

Когда мы вернулись в кабинет, телефон внутренней связи орал как сумасшедший.

Я с наскока нечаянно опрокинул стул, пока дотянулся до красной, будто раскаленной трубки, и смахнул на пол вентилятор Баранкина, который больше гудел, чем гонял воздух. – Вы где болтаетесь?!