Да уж…

Егору только еще предстояло увидеть и понять, как именно грубошерстностъ (стоит запомнить это выразительное слово!) советского правящего слоя оказывала огрубляющее воздействие на весь российский общественный быт.

У Джиласа оказывалось, что прославляемая поклонниками Сталина индустриализация густо замешена на корыстных интересах нового класса.

«Процессу индустриализации была поначалу необходима новая, коллективная, так называемая общественная социалистическая собственность, в которой фактически запрятана собственность политической бюрократии. Классовая сущность этой собственности скрывалась за ширмой общенациональных интересов».

Этими словами кончалась 3-я главка книги Джиласа.

А теперь – наша 3-я главка.

«Пользование, владение и распоряжение собственностью, – пишет далее Джилас, – это привилегия партии, партийной верхушки.

Члены партии чувствуют, что власть и распоряжение собственностью ставят их в привилегированное положение. Поэтому в их рядах неизбежным становится рост беспринципного честолюбия, лицемерия, лести и зависти. Карьеризм, распухание бюрократии – неизлечимые болезни коммунизма. В результате того, что коммунисты превратились в собственников и что путь к достижению власти и материальных привилегий открыт только при условии “преданности” – партии, классу, “социализму” – беспринципное честолюбие неизбежно должно было стать бытовым явлением и даже одним из главных путей развития коммунизма».

Обратим внимание на некоторые явления из жизни языка.

Джилас употребляет слово «беспринципное» в понятном значении – это когда человек для достижения своих целей отступает от этических ценностей, от твердых моральных принципов.

Советская власть усиленно насаждала язык советизмов – единственный публичный язык, на котором положено выступать на собрании и писать официальные газетные тексты. Вот в этом языке слова «беспринципный» и «принципиальный» – как в волшебной стране – поменяли свои значения на противоположные.

Егору еще предстояло узнать, как крупный партийный функционер сталинского времени Жданов публично растаптывал в своем докладе в августе 1946 года Ахматову и Зощенко. И постановление ЦК КПСС о том, какие они плохие, и в 70-е годы еще не отменено, изучается в школах и университетах. Правда, уже не в обязательном порядке, а только теми преподавателями, которые покорно или просто бездумно это делали.

Так вот, в этом докладе Жданов обрушился на тех, кто относился до этого к Зощенко и Ахматовой с естественным уважением. Тут-то и понадобилось слово беспринципность: «…Остается только поражаться тому, до какой степени беспринципности, нетребовательности, невзыскательности и неразборчивости могли дойти люди, прокладывающие дорогу Зощенко и поющие ему славословия!»

Принципиальным же поступком стал называться такой, который как раз демонстрировал беспринципность человека. «Дал принципиальную оценку поступку» значило – сказал не то, что думал или чувствовал, а то, что положено. Предал, например, на собрании своего же товарища.

Чем больше жирел новый класс – тем больше, утверждал отважный автор книги, разлагалась и его идеология, которая еще недавно казалась Егору логичной и последовательной.

«Так называемое “дальнейшее развитие марксизма” привело к усилению нового класса, и не только к владычеству одной единственной идеологии, но к владычеству этой идеологии в том виде, в каком она понималась отдельным человеком (подразумевалось: сначала – Лениным, потом – Сталиным, после его смерти – Хрущевым. – М. Ч.) или отдельной группой олигархов. Это привело, в свою очередь, к умственному упадку и обнищанию самой идеологии».

Это любому понятно! Если ты развиваешь вслух всякие теории, а тебе никто-никто не возражает, не задает неудобных вопросов, и ты не ищешь аргументов, чтобы защитить свои взгляды, то, ясен пень, твои убеждения не очень-то совершенствуются.

«.. Наряду с этим возросла нетерпимость к чужим идеям и к человеческому мышлению вообще».

Эти слова пронзили Егора. Он еще не мог точно это сформулировать, но давно уже с особым уважением относился к человеческой мысли. Он знал ей цену, высоко ставил ее силу. И плохое отношение именно к мышлению, драгоценному человеческому дару, вызвало у него нечто вроде рвотного рефлекса.

Джилас писал об «угнетении духа», о «тирании во всех областях умственной деятельности». И показывал ее на конкретных примерах: «Что делать несчастным физикам, если атомы не желают подчиняться гегелианско-марксистской теории и не поступают согласно учению о тождестве противоположностей и об их развитии к высшему единству? Что делать астрономам, если космос проявляет равнодушие к марксистской диалектике? Как быть биологам, если растения не ведут себя в соответствии с лысенковско-сталинской теорией?.. Ученых постоянно преследует страх, как бы их открытия не разошлись с официальной догмой…»

Представление о своей стране и других социалистических странах как уверенно идущих к светлому будущему рушилось и рушилось в сознании тринадцатилетнего Егора, превращаясь постепенно в руины.

«Кто-то в шутку сказал, – писал Джилас, – что коммунистические руководители в самом деле создали коммунистическое общество, но только для самих себя».

Да, от чтения этой книжки Егор испытал чувство, близкое к потрясению.

Потом он вспоминал, как «Новый класс» подводил его, подростка, «к осознанию необходимости покончить с монополией бюрократии на собственность».

Ну, предположим, покончили. Хотя дело это очень не простое – вырывать у нового класса из рук то, что он привык считать своим.

А дальше-то что делать?

В середине 90-х Гайдар вспоминал и описывал ход тогдашних полудетских своих мыслей.

Подросток Егор рассуждал так: надо перейти от бюрократического государственного социализма к социализму рыночному, «…базирующемуся на рабочем самоуправлении, широких правах трудовых коллективов, рыночных механизмах, конкуренции. А поскольку бюрократия по доброй воле собственность не отдаст, предстоит тяжелая борьба за нее. Борьба будет нелегкой, но успешной: ведь бюрократический социализм, это очевидно, не эффективен, он сковывает инициативу и самостоятельность людей, их свободу, а следовательно – и рост производительных сил. Все в точности по Марксу» (Е. Гайдар, 1996).

Выделенные нами слова «это очевидно» выдают подростка – ясный, но далекий от реальности взгляд на вещи.

В том-то и дело, что далеко не всем это было «очевидно».

«Новому классу» – бюрократии – это было выгодно. Но не только ей самой – партийной верхушке, секретарям обкомов и райкомов, но и всей челяди – огромному штату обслуги, которой также доставались привилегии и подачки.