– Пыталась? – спросил Андрей. – Ей помешали?

В этот момент ему хотелось, чтобы это было убийство. Чтобы ребенок умер. Тогда это мог бы быть материал на первую полосу – «Молодая мать сошла с ума и убила своего новорожденного ребенка».

– Нет, ребенок остался жив.

Андрей почувствовал укол разочарования. Сенсации не получится. Первая полоса не вырисовалась.

– Она потеряла сознание в тот момент, когда пыталась совершить убийство. И после этого впала в оцепенение.

– Можно с нею поговорить? – спросил Андрей.

Маслов усмехнулся.

– Она не разговаривает уже несколько лет.

– А хотя бы посмотреть на нее можно?

Маслов покачал головой.

– Я не думаю, что это…

– Послушайте, если она не реагирует ни на что, то ей все равно, – сказал Андрей, – покажите мне ее.

Маслов кивнул.

– Только не фотографировать.

Андрей всплеснул руками:

– Да у меня и фотоаппарата с собой нет.

Маслов и Андрей вышли из кабинета и прошли в стационарное отделение. Маслов открыл дверь своим ключом, и они вошли в палату. Нина лежала на койке, отвернувшись к стене. Андрей смотрел на ее лицо, на седые пряди волос и пожалел, что сюда пришел. Окно было приоткрыто, но в палате явственно пахло старым телом.

– Как ее зовут? – спросил Андрей.

– Нина Шарова.

– Что? – Андрей посмотрел на Маслова. – Как вы сказали?

– Нина Шарова.

Андрей провел рукой по щеке.

– Вы что, знали ее?

– Да. Я ее знал, – глухо сказал Андрей, – но как… как она здесь оказалась?

– Я же вам рассказал – она была в роддоме…

– Ничего не понимаю… – пробормотал Андрей и сел на стул рядом с койкой, – я… она ведь из Шиченги, верно?

– Да, – Маслов так и впился глазами в Андрея, – что вы про нее знаете? Вы ее видели там?

– Нет. Я ее не… никогда не видел. Ее похитили. Я пытался ее разыскать. Но…

Андрей врал. Он видел ее один раз. В комнате Алексея Зуева. Вместе с Лупоглазым…

Андрей схватился за голову. Лупоглазый. Головная боль вернулась.

– С вами все в порядке? – с тревогой спросил Маслов.

Андрей через силу улыбнулся.

– Не подумайте, что я тоже сошел с ума, – попытался пошутить Андрей, но прозвучало это не очень убедительно. – Мне просто нужно понять… где она… как она… что там произошло.

– Вы сказали, ее похитили? Кто это сделал?

– Лупоглазый, – сказал Андрей, – я его видел.

И Андрей, и Маслов на всю жизнь запомнили то, что произошло после того, как он сказал про Лупоглазого. Нина открыла глаза, посмотрела на Андрея и схватила его за руку. Ее движение было нечетким. Она промахнулась и зацепилась большим пальцем за фенечку на его руке. Андрей непроизвольно отдернул руку, и леска, на которой были нанизаны бусинки, порвалась. Бусинки рассыпались по полу. Андрей кинулся их собирать. Маслов ему не помогал. Он смотрел на Нину. Но она, казалось, потеряла интерес к происходящему и снова впала в прострацию. Андрей ползал по полу добрых минут пять, пока не собрал все бусины.

Потом Маслов предложил продолжить разговор в кабинете. У него было к Андрею много вопросов. Да и у Андрея к Маслову. Он понимал, что нашел не просто материал, а настоящую сенсацию, о которой будет говорить не только вся область, но и вся страна.

Время от времени он задумчиво засовывал руку в карман и перебирал бусинки от фенечки. Он не знал, что, когда Нина сорвала фенечку с руки Андрея, она зажала одну бусинку между указательным и средним пальцем руки. Когда Маслов и Андрей на секунду отвлеклись, глядя на рассыпавшиеся по полу деревянные шарики, она поднесла руку ко рту и слизнула бусинку с руки, спрятав ее за щеку. И закрыла глаза, больше не реагируя ни на какие звуки вокруг нее.

Когда Маслов и Андрей вышли в коридор, Маслов неожиданно сказал Андрею, что у него есть знакомства на канале НТВ и он собирается пригласить корреспондента сделать репортаж об исцелении Нины, когда это произойдет. Потом Маслов долго пытался понять, зачем он это сказал. Хотелось произвести впечатление на провинциального журналиста? Какая глупость. Ему не было никакого дела до того, что о нем думают провинциальные журналисты. Наверное, ему просто хотелось поверить в то, что Нина действительно исцелится, а канал НТВ просто пришелся к слову. Никаких знакомых ни на каких центральных каналах у него никогда не было, да и быть не могло.

Руководитель областного профсоюза учителей Олег Поляков влюбился. С первого взгляда. Это произошло в столовой областного Законодательного собрания, где Поляков обедал каждый день в одно и то же время последние два года – с тех пор, как учителя области доверили ему пост руководителя профсоюза. В профсоюзе было лишь три освобожденных работника – руководитель, бухгалтер и секретарь, и до избрания Полякова они сидели в комнате на первом этаже общежития на окраине города. Поляков договорился – им дали два кабинета в здании Законодательного собрания. Это позволило увеличить штат и взять еще двух помощников. Он вообще умел договариваться – это была его суперсила.

Он договорился – и работа закипела. Конечно, Полякову было далеко до размаха советских профсоюзов с их санаториями, домами отдыха и путевками, но кое-что ему удалось. Ему удалось наладить довольно выгодное взаимодействие с областной администрацией и с местными олигархами. Он доставал лекарства, разрешал конфликты, выбивал квартиры. И не забывал каждое свое действие осветить должным образом в местных СМИ. За эти два года он стал действительно очень популярен среди учителей. А профсоюз учителей оказался довольно мощным ресурсом во всем, что касалось любой предвыборной агитации. Полякову ничего не стоило вывести на улицы несколько сотен человек. Или намекнуть, что в том или ином округе нужно поддержать «правильного» кандидата. Влияние конвертировалось во власть, а власть – в деньги. В городе поговаривали о том, что Полякова рассматривают как реальную кандидатуру на должность мэра. Впрочем, до выборов оставалось еще почти три года, а за это время многое могло случиться.

Справедливости ради нужно сказать, что Поляков не зарывался. Он ездил на «копейке», жил в двушке в хрущевке, носил недорогой костюм. Никто в городе не знал о том, что он присматривает себе дом в Торревьехе. И, конечно, никто не знал о том, что он влюбляется без памяти в каждого встречного мальчика со смазливой мордочкой. До сих пор Полякову удавалось держать себя в руках. До тех пор, пока в столовой законодательного собрания за его столик не сел Дима. На вид ему было около двадцати. Может быть, девятнадцать. Длинные светлые волосы, округлое лицо, пухлые губы. Свитер в розовую полоску, вельветовые джинсы и руки – тонкие и мягкие.

– Здесь у вас свободно? – спросил он и тут же поставил на стол поднос. Поляков взял салфетку, промокнул губы и внимательно посмотрел на него.