Гвен поежилась. Информации было многовато. Хотя, если Патрик Аллен будет противодействовать местному рынку мастеров, то, возможно, инсайдерская информация окажется кстати. Знание – сила и все такое. Гвен тут же устыдилась этой своей мысли, той искры волнения, которую высекло в ней приобщение к этой маленькой тайне. Внезапно она поняла, почему Глории так нравилось читать Таро – все карты были у нее в руках. И все-таки ради общего блага… К тому же можно было бы попытаться поймать запах лосьона после бритья, которым пользуется Патрик, – а вдруг это тот самый, который она уловила после ночного вторжения.

Взяв визитку Патрика Аллена, Гвен набрала номер. Он притворился, что рад ее слышать, и предложил встретиться за ланчем.

– Предпочла бы прийти в ваш офис, – сказала Гвен, думая о своих скукожившихся финансах.

– Я угощаю, – живо отозвался Патрик.

Ее бы, наверно, вырвало, но в дверь позвонили.

– Извините, мне надо идти. Кто-то пришел.

Кэти стояла на крылечке в свете лампы, стойко сражавшейся с предвечерним сумраком. Секунду-другую Гвен любовалась этим сиянием юности и блеском белков глаз, а потом открыла дверь шире, и девушка шагнула в прихожую и стала раздеваться. Первыми на пол упали красные перчатки, за ними последовали сумка, шарф и спортивная куртка.

– Умираю от голода. – Кэти потянулась за Гвен в кухню. – «Лимонный дождь» или лайм с пеканом?

– Ты всегда умираешь. – Гвен достала жестянку с кексом.

Кэти взяла кусочек с лаймом и разделалась с ним в считаные секунды.

– Как у тебя со временем?

– А? – промычала Кэти, рассыпая крошки.

– Ты вроде как спешишь.

– Нет, просто голодная.

Гвен подвинула к ней жестянку.

– Спасибо. – Девушка взяла еще один кусочек, но одолела только половину, после чего силы покинули ее.

Гвен ждала.

– Так и не спросишь, как у меня прошел день?

– А ты хочешь, чтобы спросила?

Кэти скорчила гримасу.

– Мама всегда спрашивает. Хочет знать все, каждую мелочь.

– Представляю. Жуть.

– Спрашивает, что нового я узнала, не вляпалась ли в неприятности.

– А такое случается? – Гвен посмотрела на ангельского вида девушку, катающую по тарелке половинку кекса.

– Нет! – Кэти сделала оскорбленное лицо. – Никогда. Я ничего такого не делаю.

– Понятно. – Гвен отпила кофе. Он почти остыл, но вставать и нарушать возникшую атмосферу доверия и откровенности не хотелось. Похоже, племянница пыталась сформулировать что-то. Может быть, вопрос.

– А твоя мама такая же была? То есть бабушка?

Мама. Думая о матери, Гвен редко использовала это слово. Глория никогда не была «мамой», всегда «Глорией». Да, она любила их, но как-то отстраненно, рассеянно. И только когда дело доходило до обучения, выкладывалась полностью.

– Глория никогда бы не спросила, не случилось у тебя чего.

Кэти ненадолго задумалась.

– Она была не очень-то любезная, да?

– Не очень. Она живет в собственном мирке. На планете Глория. Население – один человек.

– Но когда ты была совсем маленькая…

– То же самое. Думаю, Руби изо всех сил старается не быть такой, как она. Может быть, иногда старается слишком усердно, но, по крайней мере, она не равнодушна.

Кэти промолчала, но как будто замкнулась.

Так случилось, что именно в этот момент Кот прыгнул на подоконник с уличной стороны, и Кэти вздрогнула, а потом и вскрикнула. В следующий момент она вскочила – с невесть откуда взявшейся энергией – и распахнула окно, впустив в комнату поток холодного воздуха.

– Иди сюда, киса. У нас кекс есть.

Кэти протянула кусочек, и Кот деликатно его обнюхал. Гвен хотела сказать, что кекс с лаймом не лучшая пища для кошачьих, но тут Кот исполнил грациозный прыжок с подоконника на пол, неуклюже приземлился, распластавшись пушистой лужицей, поднялся и, задрав хвост, устремился к блюдечку с водой, всем своим видом говоря: именно это я и намеревался сделать.

Кэти вытерла ладони о джинсы.

– Так ты что будешь делать сегодня? Разбираться с коробками?

– Вообще-то, я почти закончила. – Гвен встала, закрыла окно, а повернувшись, обнаружила, что племянница смотрит на нее.

– Но где все твои вещи?

– У меня нет почти ничего. Я жила в съемных квартирах, все необходимое держала в фургоне.

– А как же книги, музыка, одежда? Ну, знаешь, все такое… вещи.

– Все в фургоне. Я путешествую налегке.

– Папа так и сказал.

Гвен вымученно улыбнулась.

– Он прав.

– А как же твой бизнес? Мама говорила, что ты продавала всякие вещи. Распродажа из багажника, так это называется?

– Не то чтобы из багажника. Больше на ярмарках, рынках и тому подобном.

Кэти поморщилась.

– Неинтересно.

– Может быть.

– Так где это все?

– Что?

Кэти вздохнула.

– То, что ты продаешь. Всякое там оборудование.

– Оставила на складе в Бирмингеме.

– Снова аренда?

Гвен скрестила руки.

– Это удобно. Я всегда могу все забрать, если захочу, хотя Бирмингем расположен очень удачно. Примерно посередине страны.

– Но больше ты им не пользуешься?

– Нет. Я почти все распродала. А остатки держу теперь в «Ниссане».

– Получается, и бизнес у тебя небольшой.

– Да, уже небольшой.

– Почему?

Когда-то Гвен выдержала четыре часа полицейского допроса, но теперь сдалась.

– В последнее время дела шли не очень хорошо. Между нами говоря, бизнес выдохся.

Некоторое время Кэти молчала.

– И что ты будешь делать?

– Не знаю. – Едва сказав это, Гвен ощутила внезапную легкость, словно сбросила давившее бремя. Оказалось, что признать правду не так страшно, как ей думалось.

– А что ты хочешь делать?

Гвен заставила себя улыбнуться.

– Трудный вопрос. – Я хочу вести свое дело и зарабатывать столько, чтобы не просыпаться по ночам в панике. Я не хочу никакого дара. Хочу спокойной, нормальной жизни.

– Тебе надо перевезти все сюда. И тогда ты сможешь работать. – Кэти развела руки. – У тебя же весь этот дом.

– Ну…

– Ты не собираешься оставаться? – Кэти опустила руки.