Ты везучая.

Даже счастливая.

Ты знаешь больше информации, чем способна понять.

— Вот как? — Ева рассмеялась.

Амбер словно не слышала и продолжала:

— Тебе всегда было где с комфортом поспать и с удовольствием поесть — всю твою жизнь.

Так что же еще в таком случае тебе хочется узнать о себе?

И если бы они вдруг очутились сейчас в этой самой гостиной, что важного они могли бы у тебя узнать — все эти мужчины и женщины, женщины и мужчины, сколько бы их ни было в ряду поколений, живших ради того, чтобы в конце концов на свет появилась ты, пища, негодуя, вся в крови собственной матери?

— Гм, — сказала Ева, у нее перед глазами стоял образ новорожденной Евы, залитой кровью, а Амбер уже встала с дивана, собираясь оставить ее одну и вернуться к столу, чтобы запудрить мозги Майклу; он уже держал наготове, кажется, связку ключей. — Нет, не уходи, ты же не ответила на один вопрос, — сказала она, понизив голос и схватив ее за запястье.

— На какой? — нахмурилась Амбер.

— Который только что задала.

— Я не знаю никаких ответов, — сказала Амбер.

— И тем не менее, — сказала Ева, продолжая удерживать ее.

Амбер взяла Еву за руку, раскрыла ее ладонь. Потом положила в нее белый камешек, хранящий тепло ее руки, и закрыла пальцы Евы в кулак. В тот же момент она сжала ее кулак обеими руками и потрясла, словно от души поздравляя с чем-то.

— Ты — гениальная симулянтка, — сказала она. — Молодец, отличная игра. Высший класс.

Вот снимок Евы Смарт в светло-сером льняном костюме, сделанный летом 2003 года в освещенном луной саду их загородного дома. Она спокойна и уверенна в себе. Спокойна и уверенна.

А это снимок Евы Смарт (42 года), сделанный летом 2003 года, когда она весь сезон работала над своей новой книгой в идиллическом летнем бунгало при загородном особняке, который снимала вместе с мужем, Майклом Смартом; посмотрите, как падает свет на подсыхающие чернила на странице с уверенными четкими строчками, и как она на мгновение застыла в задумчивости, и как фотографу удалось поймать это мгновение, и облачко то ли дыма, то ли пыли в луче солнца, и каким по-особенному значимым из-за этого кажется луч света, заглянувший в тот день в окно летнего бунгало.

А это снимок семьи Смартов, сделанный летом 2003 года перед дверью их загородного дома в Норфолке, который они снимали в тот год; Ева и Астрид Смарт стоят на переднем плане, обнявшись, а позади фигуры Магнуса и Майкла Смартов, рука Майкла лежит на плече Магнуса.

Все члены семьи улыбаются. Но кому предназначены их улыбки? Может быть, самим себе, там, в будущем? Или фотографу? О чем говорят их улыбки? О том, что Майкл снова явился домой, пахнущий другой женщиной? О том, что Магнус вырос настолько точной копией отца, что Ева с трудом может находиться с ним в одной комнате? Или о том, что Астрид раздражает Еву до чертиков, что эта паршивка вообще не достойна иметь отца — она-то, Ева, живет с этим всю жизнь, — пусть спасибо скажет, что мать у нее жива-здорова!

Ева бесцельно бродила по саду, сама в шоке от своих чувств и от того, как упоительно испытывать дикую злость, куря по полсигареты, чтобы отогнать назойливых комаров с болот. Да что это за жизнь, если нужно искать предлог, чтобы покурить? Хотя есть ли в Норфолке болота, или она что-то путает? Хрен знает. А ведь это тоже притворство — изображать незнание? Девица взяла ее за руку и назвала симулянткой. Так она симулянтка? Симулянтка по жизни или только здесь, в Норфолке? Норфальшь. Ева почувствовала, что опьянела. Сердце колотится как бешеное. У Евы Смарт взбесилось сердце, ха-ха. Красиво сказано. Да просто гениально. Словно о сердце, принадлежащем совершенно незнакомому человеку.

Одна мысль о том, что она, Ева Смарт (42 года) может быть совсем не тем человеком, которым кажется, заставляло ее сердце колотиться быстрее, чем все эти годы, даже быстрее ее «Кванта».

За несколько дней до этого Ева искала Амбер, чтобы рассказать ей свой сон и спросить, как она думает, что бы это значило. Еве приснилось, что Майкл получает любовные письма от всех студенток, с которыми он спал, и что эти письма аккуратно отпечатаны у него на ногтях обеих рук, словно на крохотных страничках знаменитых «самых маленьких Библий в мире» из Книги рекордов Гиннесса, причем шрифтом меньшего размера, чем в услуге «Ваше имя на зернышке риса». Письма можно прочитать, но только при помощи особого микроскопа, прокат которого стоит баснословно дорого, и Ева проснулась до того, как заполнила во сне все необходимые документы для проката.

За завтраком Ева сочинила версию сна, не затрагивающую их с Майклом отношения. За завтраком Астрид рассказала ей, что Амбер очень классно толкует сны. Но тогда Ева не могла ее найти. Та словно испарилась. В саду ее не было. В машине тоже. Впрочем, машина стояла на месте, перед домом, значит, она тоже где-то поблизости.

Она была не с Магнусом, который сидел в гостиной, уткнувшись в книжку. И не с Астрид; Ева видела, как та маялась в одиночестве, сидя под деревом с демонстративно-скучающим видом. И уж точно не с Майклом.

Ева взбежала по лестнице и громко позвала Амбер. Тут она заметила какое-то движение внизу. Но увы — это была всего лишь уборщица, она переносила пылесос через коридор в гостиную, волоча за собой шнур и прижимая его бокастое тулово к себе одной рукой, а запчасти и разные щетки — другой.

— Катрина, простите! — крикнула сверху Ева.

Та замерла. Она стояла неподвижно, в ожидании, по-прежнему спиной к Еве.

— Вы, случайно, не видели где-нибудь в деревне нашу гостью? — спросила Ева. — Ее зовут Амбер.

Не поворачиваясь, Катрина помотала головой и продолжила свое шествие с пылесосом, но явно бормоча что-то под нос. Ева толком не расслышала.

Вот что ей послышалось: ее зовут янтарь.

?

Ерунда какая. Уборщица пошла с пылесосом под мышкой в сторону прихожей.

Не то чтобы Ева боялась попросить Катрину повторить, что она сказала. Нет, конечно. И не то чтобы Еву в принципе настораживала эта женщина, на вид из бедных, преждевременно увядшая, пожалуй и придурковатая, взгляд все время в пол, никогда не смотрит Еве в глаза и разговаривает с ней либо повернувшись спиной, либо глядя куда-то в сторону, что определенно говорит о полном отсутствии ответственности, а кроме того, о том, что шторы в гостиной никогда не будут сняты и отданы в прачечную, сколько бы Ева об этом ни просила, и вообще, она напоминает упрямую уборщицу из какого-нибудь комедийного телесериала, но странным образом (как это выходит?) Еве порой кажется, ощущение, что это она, Ева — некий персонаж, что это ее жизнь куда менее насыщена, чем тусклое существование Чистюли, которое Ева так рисует в своем воображении: комната с дешевыми обоями да супермаркет на окраине деревни с товарами по низким ценам. И этой своей оскорбительной манерой отвечать, отвернувшись в сторону, и невнятным бурчанием вместо ответа на вопрос, который Ева и задать-то не успела, она оставляет Еву в тупом недоумении, словно человек, который должен был — за неплохую плату — немного облегчить Еве жизнь, вдруг избил ее и унизил.