— Уэйн, что за чё...

Он попытался схватить Милоса, но тот толкнул охранника прямо на стеклянную витрину. Посыпались осколки. Милос крушил всё, что прилегало к западной стене, отрывал полки и искал хоть каких-нибудь признаков потайного хода, но ничего не находил, лишь камень, камень, камень...

Он начал сомневаться в себе. Может, те голоса всё-таки донеслись из живого мира? Может, Кошмары спрятались где-то в другом месте, скажем, в зеркальном лабиринте или музее восковых фигур? А может, тот пацан, которого швырнул Шоколадный Огр, вообще намеренно завёл их в другую часть города?

Как раз в тот момент, когда он добрался до стеллажа с пресс-папье, в магазин ворвались ещё трое охранников, накинулись на него и пригвоздили к полу. Милос счистился с Уэйна и оставил ничего не соображающего парня разбираться с последствиями устроенного им, Милосом, кавардака.

С кружащейся головой, пылая яростной решимостью, Милос собрал послесветов в Святилище — здесь оказываемое междуворотом воздействие было особенно сильно, а значит, ему будет гораздо легче вдохновить своих последователей на подвиги.

— Кошмаров здесь нет! — объявил он. — Но они от нас никуда не денутся. А когда мы их найдём, то расправимся без всякой жалости, потому что так они поступили с нами!

Все завопили от восторга — междуворот наполнил их жаждой битвы.

— Помни об Аламо! — брякнул Хомяк, и Лосяра тут же смазал ему пятернёй по башке.

— А что нам делать до того, как мы их найдём? — спросил кто-то.

В то же мгновение Милос понял, что им делать. Всё это время он сопротивлялся, как мог, но настал решительный момент, и он должен осуществить свою миссию. Он потерял почти тысячу детей Мэри. Ну что ж, к тому времени, как она проснётся, он уж постарается, чтобы её воинство оказалось как минимум в два, а то и в три раза больше. Нет, в десять раз! Всё возможно, если они все как один засучат рукава.

— Мэри ясно выразила свою волю, — проговорил Милос.

— Идти на запад? — выкрикнул кто-то.

— Нет, — ответил Милос. — Мы останемся здесь. И никуда не уйдём, пока не отыщем её. А за это время увеличим нашу армию... за счёт жатвы.

«Жатва» никогда не доставляла Милосу удовольствия, но, возможно, так было потому, что Джил всегда действовала слишком грубо и прямолинейно. С пятью десятками помощников, стоящими на пути у душ, стремящихся к свету, Милос сможет развернуться вовсю. Уж его-то «жатва» будет отличаться элегантностью, а масштабы её станут, он не побоится этого слова, просто эпическими.

— «Видишь, вот она грядёт из-за горы...»[27]

Джонни был на грани того, чтобы выброситься из окна «Гинденбурга».

— «Видишь, вот она грядёт из-за горы...»

Ему уже не раз казалось, что корабль пошёл на посадку, и в мальчике возрождалась надежда. Но всё время оказывалось, что это не дирижабль приближался к земле, а земля — к дирижаблю. На пути воздушного судна вставали горы.

— «Видишь, вот она грядёт, видишь, вот она грядёт...»

Проблема в том, что в отличие от бессмысленной песни Чарли, они не обходили горы кругом, а шли прямо сквозь них. Раз за разом ребятам приходилось пронизывать гранит и известняк — ощущение ничуть не лучше того, что возникает, когда проваливаешься в землю. Единственное, что ты благополучно выходишь на поверхность с другой стороны.

— «Видишь, вот она грядёт из-за горы!»

А за горами и равнинами снова расстилалась безбрежная водная гладь. Джонни никогда и в голову не приходило, что на Земле так много морей и океанов. Наконец, когда они в очередной раз достигли побережья, ему показалось, что он его уже где-то видел.

Точно — на склоне холма красовалась надпись: «Голливудленд». Слог «ленд» находился в Междумире[28].

— Не-ет! — взвыл Джонни-О. — Получается, мы обошли вокруг света?!

На что Чарли отвечал:

— «У неё шестёрка белых лошадей...»

И тут Джонни-О сломался. Он заплакал. Парнишка знал, что Земля круглая, но в его сознании она простиралась чуть ли не до бесконечности и только где-то в невообразимом далеке возвращалась к своему началу. Джонни-О пришёл в отчаяние: да они, наверно, уже бессчётное количество раз облетели вокруг планеты! Будет ли этому когда-нибудь конец?

— За что нам это наказание? Мы заслуживаем лучшей доли, — сказал он Чарли. Тот улыбнулся и продолжал распевать свою бесконечную песню.

Настал следующий день, пришёл вечер, и вот тогда-то Джонни углядел из окна нечто необычное. Они летели над территорией западных штатов, под ними лежала пустыня. С борта «Гинденбурга» Джонни-О перевидал в живом мире массу всяческих диковин: например, дорогу, чьи причудливые повороты образовывали слово «ха-ха»; реактивный истребитель, по непонятной причине стоящий на приколе на заднем дворе в каком-то жилом пригороде; гигантские портреты из злаков, выложенные на полях людьми, которым, по-видимому, некуда время девать, и прочее в том же духе. Но то, что он видел сейчас, было всем диковинам диковина — и находилась эта штука в Междумире!

— Неужто это мёртвое пятно? — спросил Джонни, по большей части обращаясь к себе самому, потому что вряд ли стоило ожидать ответа от Чарли. — Точно! Думаю, так оно и есть!

Но это было не простое мёртвое пятно. Огромный кусок земли тусклого серого цвета насчитывал несколько миль в диаметре и представлял собой идеальный круг.

— Чарли, ты только глянь на это!

Но Чарли заливался и не слушал его.

Пятно приближалось. То, что поначалу показалось Джонни пустым серым диском, вовсе не было пустым. Пятно было завалено всякой всячиной; Джонни не мог рассмотреть, что это за «всячина» — видел лишь, что там валялись кучи непонятно чего.

И тут к Джонни пришла гениальная мысль.

На своём пути «Гинденбург» встречал множество мёртвых пятен, зданий, перешедших на ту сторону, перекрёстков, на которых случались большие аварии. Но все они были слишком малы, чтобы, выпрыгнув из дирижабля, не угодить за пределы пятна. Это же пятно было таким обширным, что можно было без риска выброситься — и всё равно приземлишься, где надо!