Ну, на самом деле я довольно много узнал об этом от людей из моего клана.

— Джен-теп привезли семь форм магии на этот континент, — изрек я с уверенным видом.

Даррел ухмыльнулся. Савир просто смотрел на меня. Моя рука — в том месте, где между нашими ладонями была зажата монета, — вдруг начала зудеть. Ощущение становилась все сильнее и сильнее, пока не сделалось почти невыносимым. Я попытался убрать руку, но старик не позволил мне. Вместо этого он что-то проговорил, обращаясь к Даррелу.

— Теперь скажи правду.

— Что? Почему бы…

Я не мог больше терпеть боль.

— Мы украли Оазисы у медеков. Мы отняли у них магию и притворились, будто она наша.

Боль исчезла мгновенно, словно ее никогда и не было.

— Сотокастра, — сказал Савир.

— Сото означает «открывать» и «говорить правду», — объяснил Даррел. — В руках обычного человека эта монета — просто мертвый кусочек металла. Но кастрадази может использовать ее, чтобы вскрыть замок или понять, лжет ли его собеседник.

Он фыркнул — словно бы немного снисходительно.

— Конечно, аргоси может это проделать и без всякой монеты.

— И сколько таких еще существует? — спросил я.

— Если верить старым историям кастрадази, прежде была двадцать одна священная монета. Но уже много лет кастрадзи — вне закона, и тебе повезет, если найдешь танцующего с монетами, владеющего более чем одной-двумя.

Человек в балахоне снова заговорил, и Даррел нахмурился.

— Что он сказал? — спросил я.

— Что искусство скоро исчезнет. Говорит: он стар и ненадолго задержится в этом мире.

— Не может ли он кого-нибудь научить?

— Дазигензия, — сказал старик, еще сильнее сжав мою руку.

— Танцу не учат, — перевел Даррел. — Его надо раскрыть в себе.

Покосившись на Савира, он добавил:

— Это, кстати, чепуха.

Савир проигнорировал его. По-прежнему сжимая мою руку, он подтащил меня вплотную к себе и поцеловал сперва в одну щеку, потом в другую. При виде этого Рейчис сердито зашипел и перепрыгнул с моего плеча на ближайший фонарь.

— Жуткие голокожие!

— Имя? Как твое имя? — сказал мне человек в балахоне на ломаном дароменском.

— Келлен, — ответил я. Затем, сообразив, как формируются имена у гитабрийцев, попытался припомнить, как назвал меня Алтарист. — На вашем языке, думаю, это будет: магизер Келлен фаль Ке те джен-теп.

Старик энергично замотал головой.

— Нет. Нет. Кастрадази Келлен.

Он перевернул мою руку ладонью вверх и убрал свою. Там, где раньше была одна монета, теперь их лежало пять.

— Тогда я — перекати-поле, пересекающее океан, — вздохнул Даррел и обернулся к женщине. — Энна, ты когда-нибудь раньше видела такие монеты?

Она улыбнулась ему, но не сдвинулась с места.

— В глубине души ты — по-прежнему маленький восторженный мальчишка, а?

Я взял монеты, чтобы рассмотреть их получше. Все они были разного размера и цвета — от сверкающего медно-оранжевого до синего — настолько глубокого, что, казалось, кто-то сумел слить в единое целое сталь и сапфир. Они покалывали кожу, и каждая из них вибрировала на свой лад. Савир сжал мой кулак, пряча монеты.

— Не показывай, кастрадази Келлен. Не показывай.

— И что мне с ними делать?

Старик обменялся с Даррелом еще несколькими репликами, а потом аргоси перевел:

— Он говорит, что дети здесь больше не хотят быть танцующими с монетами; они хотят быть охранниками, или изобретателями, или торговцами. Он говорит, что устал от постоянных преследований тайной полиции, ищущей эти монеты. Поэтому теперь они твои. Говорит: ты должен сохранить их. Увезти отсюда.

Я опустил взгляд, рассматривая маленькие металлические диски. Если б я увидел их раньше, то, вероятно, не счел бы чем-то особенным. Теперь же мне казалось, что я держу в руке сокровище. Старик выжидающе посмотрел на меня, и я вспомнил, что гитабрийцы — нация торговцев.

— Я… У меня мало денег, — сказал я, потянувшись за мешочком на груди. — Но я могу…

— Практика, — сказал Савир. Он постучал пальцем мне по лбу, потом по груди и, наконец, по руке с монетами. — Практика — это плата.

Зубасто ухмыльнувшись и махнув на прощание, кастрадази пошел прочь.

— Подожди, — окликнул я его. — Я не знаю, что делают другие монеты! Ты не сказал мне, как…

— Тренируйся, — сказал он, не останавливаясь. Я ринулся было за ним, но Даррел ухватил меня за плечо.

— Оставь его, парень. Так у них принято.

Подарок старика вызвал у меня странный трепет. И дело было не только в самих монетах. Я отлично понимал, что без доброй воли Савира и хитрости Даррела, которая привела меня сюда, я и не узнал бы, что монеты вообще существуют.

— Спасибо, — сказал я Даррелу.

Аргоси пожал плечами.

— Просто подумал, что это неплохая идея. В трактире скитальцев мы видели, как движутся твои руки, и Энна сочла, что у тебя может быть к этому талант.

— Спасибо, — повторил я. — Действительно спасибо.

— Сэкономь свои благодарности для кого-нибудь другого.

Он взял меня под локоть и отвел на противоположную сторону моста, к Энне. Она больше не смотрела в ущелье и не озиралась по сторонам в поисках тайной полиции. Теперь женщина глядела на меня.

— Ты знаешь путь Воды аргоси, Келлен?

— Конечно, — ответил я, — он значит…

Тревожное чувство охватило меня. Путь Воды означает много разных вещей: соблюдай баланс, не суди чужие пути, будь честен во время сделок. Но он означает и еще кое-что: если ты поступил с другим нечестно — найди способ компенсировать это. Приведи весы в равновесие.

Даррел и Энна, идущие путем Странствующего Чертополоха, сделали мне подарок — более ценный, чем все, что я когда-либо имел. Так что же дать им взамен?

— Давай-ка прогуляемся по мосту, — сказала Энна.

Лесной мост Казарана, перекинутый через ущелье, длиной более трех тысяч футов. Я знал этот факт, потому что его мне сообщила Энна — первым делом, едва мы ступили на мост.

— Очень красиво, верно? — спросила она, когда мы шли между рядами тридцатифутовых деревьев, растущих прямо из моста.

Тут действительно было красиво, и я кивнул в ответ.

— И вечер приятный, — продолжала Энна. — Воздух теплый, ветерок мягкий, а компания, ну… — Она похлопала меня по руке. — Не так уж дурна, а?

— Да, мэм.