— Разберемся с чем? — спросил я. — И что значит «танцующий с монетами»?

Савир, который до сих пор терпеливо ждал своей очереди, решил, что настало время возобновить наш разговор, состоящий из одного слова.

— Кастрадази, — затянул он и снова подбросил монету в воздух. Монета вращалась в воздухе несколько секунд, прежде чем упасть обратно на ладонь.

— Его монета — это сотокастра, — объяснил Даррел. И постучал по моей руке. — Как и твоя.

— Ты дал мне ее возле трактира, — заметил я. — Зачем?

— Разумеется, затем, чтобы в конце концов ты оказался здесь.

— Здесь?

Он вздохнул.

— Пески и печаль, дайте мне силы. Здесь. На этом мосту. В этом городе. В эту ночь. — Он указал на Савира. — Встретился с ним.

— Я пришел сюда, потому что Фериус… Подожди! Там, в трактире, когда вы играли в карты, ты велел Фериус отправить меня сюда сегодня вечером?

Даррел одарил меня улыбкой. Такой, которую вы изображаете, когда нужно выразить некие чувства… ну, полностью противоположные тем, какие обычно сопровождаются улыбкой.

— Ты гений, парень. Теперь мы можем заняться делом?

— Хорошо. — Я потянулся к карману, за картой Фериус.

Даррел схватил меня за запястье и сильно сжал его.

— Не здесь, идьот. И не сейчас.

Я попытался выдернуть руку, но хватка у старика была железная. Рейчис рыкнул на него. Энна (видимо, это ее имя) подошла и положила ладонь на плечо Даррела.

— Не торопи бедного мальчика. Посмотри ему в глаза. Он несет на плечах все бремя мира.

Она осторожно выдернула мою руку из пальцев старика и посмотрела мне в глаза.

— Они пока что не станут убивать девушку, Келлен.

— Откуда ты знаешь?

— Пытки нужны не только для причинения боли. Это делают и затем, чтобы внушить страх. Они пытаются напугать мать девочки и заставить ее отдать то, что им нужно.

— Но тогда… Наверное, мы должны найти их первыми?

— Доверься нам, — сказала Энна, сжимая мою руку. — Ты здесь не просто так.

Даррел посмотрел на человека в балахоне, который внимательно наблюдал за нами.

— Савир хочет увидеть, как ты управляешься с монетой. Заставь ее танцевать.

Я понятия не имел, что это значит, но повиновался. Монета взлетела в воздух, но не задержалась там так же долго, как у Савира. Танцующий-с-монетами покачал головой.

— Дази, — сказал он.

По-видимому, теперь наш разговор сократился до половины слова.

Он зажал монету в пальцах и постучал ею по лбу, потом по груди и, наконец, по моей руке.

— Кастра дази.

— Он говорит: чтобы танцевать, ты должен использовать свой ум, свое сердце и свои руки.

— Как?

— Откуда мне знать? Я аргоси, а не какой-то старый нищий, который бродит повсюду, изрекая непонятные философские сентенции и называя монеты священными артефактами.

Если принять во внимание то, что я знал об аргоси, его заявление выглядело очень забавно. Даже Рейчис ухмыльнулся.

— Хех. Глупый аргоси.

Даррел взял у меня монету. Я думал: он покажет, как заставить ее летать. Но, взмыв в воздух, монета просто упала — так же как и у Заверы.

— У меня нет этих навыков. Не знаю точно, как оно работает, но, похоже, некоторые люди обладают особым прикосновением. Они могут разбудить дух, который живет внутри металла.

Он вернул монету мне.

— Ты заставляешь ее танцевать и, когда это происходит, можешь использовать ее свойства.

— Какие свойства?

— Зависит от монеты. Есть куча разных. Сотокастра — вот, как эта, — открывает замки. Орокастра помогает найти воду или золото.

Он кивнул человеку в балахоне.

— Савир — кастрадази. Прежде кастрадази были народными героями. Но несколько лет назад лорды-торговцы решили, что они всего лишь обманщики и воры. И натравили на них тайную полицию. Теперь их осталось немного. А монет — и того меньше.

Алтарист что-то говорил о металлах, необходимых для создания птицы. И о том, что лишь изобретатели имеют право ими владеть…

Я помахал монетой.

— Это оно. То, что Джануча использовала для своих экспериментов.

— Не исключено, — сказал Даррел. — Но если ты хочешь узнать наверняка, то лучше докажи Савиру, что умеешь обращаться с этой чертовой штуковиной.

Старик в балахоне, казалось, понимал больше, чем хотел показать. Он жестом велел мне наблюдать, а потом принялся снова и снова подкидывать монету. Сперва я пялился на ее кульбиты в воздухе. Наблюдал, как она зависает на секунду, на две, на три… А потом я понял, что смотрю не туда. Нужно было обратить внимание на то, каким образом старик ее подбрасывает. Савир положил монету на большой палец, слегка повернул все запястье, прежде чем отправить ее в полет, — скорее, по кривой, нежели прямо вверх. Он поймал монету и жестом предложил мне попробовать.

Что ж… Маг из меня так себе. Но зато я наловчился творить магические жесты. И дело не только в настойчивости и долгой практике; для меня это всегда было своего рода искусством. Мне нравился этот танец пальцев, рисующих в воздухе наисложнейшие узоры. Да, на самом деле — очень похоже на танцы.

Я не стал копировать движения Савира, а просто позволил рукам двигаться — чувствовать форму монеты, ее вес, ощущать, как она катится по моей ладони…

Отлично! Теперь мы как следует познакомились. Поглядим, сможем ли мы станцевать.

На этот раз, когда я подкинул монетку, она немного повисела в воздухе, покачиваясь, и лишь потом медленно полетела вниз. Савир схватил меня за запястье и подставил мою ладонь под монету. И падение прекратилось: монета зависла над ладонью, поворачиваясь вокруг своей оси, точно подвешенная на веревочке.

— Кастрадази… — сказал Савир негромко и восхищенно.

В тот день, когда родители погасили мои татуировки, я потерял всякую надежду стать магом. Я полагал, что навык творить магические жесты — единственное, в чем я действительно был хорош, — пропадет впустую. Теперь же, хотя тут была всего лишь монетка, плавающая в паре сантиметров над моей ладонью, я почувствовал себя на удивление хорошо. Так, как не чувствовал уже очень, очень долгое время.

— Хорошо, — сказал Рейчис, склонив голову набок и наблюдая за мной. — Я хочу получить свою монету назад.

Человек в балахоне накрыл мою ладонь своей, обхватив пальцами мою кисть и изобразив нечто вроде рукопожатия. А потом заговорил с Даррелом на гитабрийском.

— Он хочет, чтобы ты солгал ему, — перевел аргоси.

— Как?

— Как угодно. Тебя не учили врать, парень?