– Найдем, – неуверенно ответил Оуэн и добавил: – Наверное… – заслужив еще один презрительный взгляд десятника. Барон взял у меня сверток, подал руку и, почти выпадая из образа, приказал топтавшемуся рядом извозчику: – Разворачивай карету.

– Барон…

– Подожди минуту с вопросами, – сквозь зубы проговорил он. Улыбка на лице застыла.

Я оглянулась на пепелище, на тело на дороге. В ушах звучал голос мясника: «Поленом дверь подперли». И слова серой жрицы о том, что Оуэн совсем не такой, каким кажется. Что он здесь делал? Когда пришел? А что, если раньше? А что, если… это он устроил пожар? Но зачем?

– Не нуждаюсь в вашей помощи, барон, – резче, чем намеревалась, сказала я, усаживаясь на сиденье.

Дверца хлопнула, Оуэн устроился напротив, в его руках все еще был мой сверток. Раздалась отрывистая команда кучера, и карета стала набирать ход.

– Я ничего не сделала и вполне могу…

Крис усмехнулся, стянул и бросил на сиденье перчатки, а потом стал разворачивать хрустящую бумагу.

– Что… что вы себе позволяете? – Я потянулась к свертку, но Оуэн оттолкнул мои руки и сдернул упаковку.

Укороченная шпага ответила на чужое прикосновение россыпью искр. Оуэн зашипел и затряс пальцами. Клинок упал на пол кареты между нами.

– Из лавки Гикара? Фамильная железка? – Он нагнулся, с интересом разглядывая черное лезвие. – Астеры настолько богаты? – Крис на минуту задумался и сам же себе ответил: – Нет, тут что-то другое, иначе ты не перепугалась бы так на почте. И те два недоумка тоже спрашивали об оружейной лавке?

Не дожидаясь ответа, Крис схватил меня за плечо и рванул на себя, почти заставив упасть. Синие глаза оказались слишком близко. Я уперлась руками ему в грудь, проглотив гневные слова. Им на смену пришел страх. Наверное, так же он разговаривал с той женщиной, которую высек кнутом. И не просто высек – запорол насмерть. Или с улыбающимся младшим братом, на которого спустил собак. Холодный тон, пренебрежительная усмешка, злой взгляд…

– Спрашивали? – уже тише переспросил он.

– Вы же слышали мой рассказ, – прошептала я.

– Ты слышал, – поправил он меня. – Со мной можно на «ты», не обижусь. Так откуда у тебя этот клинок и почему ты боишься его больше, чем меня?

– Потому что я не знаю, кто мне его подарил. А я не люблю неизвестность. Неизвестно, когда и чем придется за такой подарок расплачиваться.

– Логично. – Он отпустил мое плечо.

– А вы… ты… что там делал? – Я медленно отстранилась.

– Где?

– У лавки Гикара?

– Тебя ждал.

– Но как вы… ты… узнал?

– Ты слишком предсказуема. Я еще на почтовой станции понял, куда ты первым делом побежишь. Да я и сам давно хотел посмотреть на известного мастера Гикара вживую. А получилось – вмертвую.

– То есть ты здесь никогда раньше не был?

– Нет. Еще вопросы?

Карета набирала ход. Я откинулась на спинку сиденья и вдруг поняла, что совершенно не представляю, где мы находимся.

– Куда мы едем?

– В дом целителей, – ответил Оуэн. – У тебя там, кажется, подруга?

– Да, Гэли Миэр, – ответила я и не удержалась от вопроса: – Вы и в самом деле знакомы? – и тут же дала себе мысленную затрещину. Об этом не спрашивают, можно поинтересоваться, «представлены ли вы друг другу», но не у случайного знакомого. Не у него. Не мне. Не сейчас.

– Да. – Крис взял упаковочную бумагу, наклонился, подхватил шпагу и как ни в чем не бывало подал мне. Никаких извинений или запоздалых сожалений. Заговоренное железо ответило на прикосновение едва слышным гудением. Будь на нем перчатки, он бы не обжегся, но даже в этом случае клинок отказался бы служить ему. Чирийское железо уже обрело хозяина. – Она очень хочет выйти замуж, как и любая другая девушка. Пришлось объяснить мисс Миэр, что я не самая подходящая партия. Она мне поверила, что пошло ей в плюс. Все, конец знакомству.

– Тогда зачем вы… ты… мы туда едем? – Я немного неловко схватила шпагу и опять едва не выронила.

– Там не только твоя подруга, но еще и один случайно обожженный толстяк. Хочу удостовериться, что он и в самом деле не может говорить.

– Но…

– Я знаю, что его охраняют, – перебил Крис.

– Но, – с упорством повторила я и стала заворачивать шпагу. – Зачем это тебе? Серые во всем разберутся, а у нас экзамены.

Карета стала притормаживать.

– Видел я, как они разбираются. Да и ты, кстати, тоже.

– Не понимаю. – Я нахмурилась.

– А жаль, серая так рассчитывала, – снова эта усмешка, – так старалась, устраивая совместный допрос. Я должен был услышать твою историю, а ты мою.

– Зачем?

– Давай пофантазируем. Может, для того, чтобы открыть глаза одной молоденькой графине на то, какой я на самом деле плохой?

Карета остановилась. Оуэн повернулся к дверце.

– А ты… – Голос дрогнул, я наконец спросила о том, о чем давно хотела спросить, и плевать на приличия. – Ты и в самом деле натравил на младшего брата собак?

– Да. – Он спрыгнул на снег и подал руку, которую я проигнорировала, просто не смогла принять ту самую ладонь, что держала кнут или поводок матерого пса.

– Почему? – прошептала, ступая на снег.

Но он услышал, опустил руку и ответил, хотя я и не ожидала:

– Не помню точно, он постоянно орал, вечно путался под ногами, надоедал.

– А та… – голос звучал хрипло, как после простуды, – девушка? – Я не знала, как правильно назвать любовницу его отца, я вообще не верила, что стою тут и веду подобные разговоры, а Крис не только не останавливает меня, но и отвечает на вопросы.

– Ее тоже я запорол, – не стал отрицать Оуэн. – За то, что перед отцом подолом мела, а передо мной задрать отказалась.

Я отшатнулась, споткнулась о ступени крыльца, большие, каменные, с коваными перилами. Высокие окна дома целителей приветливо светились сквозь метель, бросающую в глаза снег.

– Я не рыцарь, – четко проговорил он и тут же исправился: – Вернее, рыцарь, но отнюдь не такой, о котором мечтают юные девы. До тебя это постарались донести как можно яснее.

– Зачем это серой?

– Возможно, это нужно не ей. – Крис прищурился. – Кому-то не нравится наше знакомство. Может, твоему отцу?

– Нет. – Я отвернулась. – Папеньке достаточно отдать приказ. Или забрать меня из Академикума. Или и то и другое вместе.

– Тогда это нужно кому-то другому. – Барон поднялся на крыльцо. – Тому, кто не может отдавать тебе прямые приказы.

Я помедлила, сжала сверток. Бумага громко хрустнула. Но я все-таки поднялась на крыльцо, чувствуя, как внутри шевелится страх. Не испуг, как при виде мохнатого паука, заставивший меня замереть на месте, а потом взвизгнуть. И не тот отчаянный, парализующий ужас, когда Илберт слег с лихорадкой, а лекари разводили руками. Другой, доселе неизвестный, такой, словно я делала что-то неправильное, запретное. По-хорошему надо было развернуться и уйти. Так поступила бы каждая леди. Так должна была поступить и я.