Вчера отправила тебе открытку, а сейчас вот есть время написать письмо. Много есть чего рассказать, да всего не напишешь. Деремся мы здорово. Все время гоняю на машине по передовой, забираю раненых. В минуты затишья читаю бойцам, рассказываю. Есть у меня карточка, посылаю ее тебе. Это мы снимались в пути. Береги ее, она у меня единственная и напоминает мне о многом. Когда-нибудь, в другой раз, объясню.

Не раз уже бывала под бомбежками и под обстрелами. Первое время как-то не по себе было, а сейчас ничего, привыкла. Все рвусь совсем на передовую, да командование не пускает. Говорят, успеешь еще, пока есть возможность — отдыхай.

Немцы прут к Дону. Ну а мы их косим и косим. Не гулять им, мерзавцам, по донским степям…

Я тут три ночи подряд не спала, и днем не приходилось. Ты думаешь, хоть маленько похудела? Ничего подобного! Ну как ни в чем не бывало!

Не думай, что это я по лености своей не пишу. У нас, знаешь, такое бывает время, что вздохнуть некогда, не то что сесть написать письмо.

Я была одно время в медсанбате, он от передовой километров 25, но, как я уже писала, все время ездила на передовую. Сейчас я на командном пункте. Если езжу на передовую, генерал ругает. Говорит, чтоб потерпела немножко, что мне еще предстоит очень большая работа. А мне все не терпится.

Как бы мне хотелось хоть часок побыть с тобой… Письмо у меня, должно быть, очень бессвязное. Потому что мысли прыгают, и никак их не утихомиришь. А толком ничего так и не написала. Вот я тебе сейчас пишу, а снаружи кричат: «Воздух». Сейчас обстреливать, подлец, начнет. Низко опускается. Заход делает. Ухнула зенитка. Ну, говорила, строчить будет. Но ему долго не летать. Не тут, так малость подальше собьют.

В Москву

8. 8. 42 г.

…Карточка, которую ты должен был получить в предыдущем письме, сделана по дороге из Узловой к Дону. Рядом со мной, справа, стоит наш генерал.

Ехали замечательно, настроение у всех было бодрое. С нетерпением ждали приезда и первого боя. «И грянул бой». Нет, не будучи в боях, не испытав всех трудностей, невозможно прочувствовать до конца радость победы. Когда бойцы идут в атаку, когда катится раскатами «ура!», не знаешь, не помнишь ничего. Перед тобой только доле боя, и ты следишь, следишь за каждой точкой на бесконечно расстилающейся перед тобой степи до боли в глазах. Там кто-то упал — посылаешь санитаров, летишь сама, и ни свист снарядов, пуль, мин, ни строгие окрики не в силах тебя остановить. Тело становится каким-то невесомым, и только тогда, когда машина, груженная ранеными, выезжает из зоны обстрела, напряжение спадает. Но глаза всматриваются в голубую синеву неба, нет ли там «рамы» или другого крылатого стервятника, ведь у тебя бесценный груз — люди, жизнь которых доверена тебе, а минута невнимательности к машине — и быть ей обстрелянной или сожженной. При виде черной, все приближающейся точки останавливаешь машину, маскируешь предварительно захваченными ветками, т. к. не везде в степи найдешь кустарник, помогаешь выйти и залечь в канавы, углубления ходячим. Залезаешь обратно в кузов к тяжелораненым и, держа наготове верный ППШ, начинаешь что-нибудь рассказывать, чтоб не столь долго длилось время. А сама не перестаешь следить за вое приближающейся гадиной…

Гуля.

В Уфу

10. 9. 42 г.

Дорогие мои!

Я все время на передовой. Бывала уже в переплетах. Ходила несколько раз в разведку, в расположение немцев. Вообще пережила много…

Очень скучаю по Ежульке, страшно хочется его видеть.

Сейчас есть время вам написать, т. к. я временно в санчасти. Наскочила на бутылку с горючей жидкостью и немного спалила ногу.

Как ваши дела? Как Пылыпко? Что написал нового? Как у вас с продуктами? Получаете ли что-нибудь от отца?

Получила письмо от Гули[39], ее часть где-то западнее Сталинграда, в общем мы с ней на одном фронте. Наш полк получил от Военного совета уже две благодарности. Деремся так, чтобы завоевать гвардейское знамя. Когда приходишь в окоп, поговоришь, объяснишь, что спрашивают, бойцы с радостью встречают. Да еще девушку. Приятно сознавать, что ты подняла дух у ребят, доставила им удовольствие, сказала теплое слово.

Пишите.

Марионелла.

В Москву

15. 9. 42 г.

Ты пишешь, что я часто ерзаю и что почта не успевает за мной. Ерзать-то я ерзаю, но в пределах нашей дивизии, так что полевая почтовая станция одна и та же все время…

Ходила несколько раз в разведку. Один раз окружили автоматчики, еле выбралась от них. Местность уж больно поганая: степь. Нигде не спрячешься. Ни кустика тебе, ни деревца. Но я все же вышла и еще раненого вынесла.

Подала заявление в комсомольскую организацию о том, чтоб меня приняли в партию. Вчера было бюро. Но уйти в тыл не могла. Уже все рекомендации есть, боевая характеристика тоже: «т. Королева в условиях боя показывает личный пример храбрости и геройства». У меня уже на личном счету свыше 30 бойцов и командиров, спасенных мной, т. е. перевязанных и вынесенных с поля боя.

Гуля.

В Москву

20. 9. 42 г.

Твои письма доходят быстро. Тебе пишу довольно регулярно. Наконец-то получила две открытки от матери.

Мне кажется, что… тебе скучно читать мои письма. Они очень однообразны. Бюро парторганизации полка