— Неподалеку от Эрзинджана.

— Там бывает очень холодно…

— Так лето же на носу!

— А все-таки не забудь взять с собой теплые вещи, — посоветовала Джемиле-ханым и принялась рассказывать о каком-то своем дальнем родственнике, жившем в Эрзуруме. Этот родственник пил чай, обмакивая в него огромный кусок сахара, который затем облизывал. Вспомнив про чай, тетя убежала на кухню ставить самовар.

Омер увидел, как в комнату вошла пепельно-серая кошка, и встал с места. «Скоро я уеду из Стамбула», — крутилось у него в голове, но грусти эта мысль уже не вызывала. Он окончательно стряхнул с себя сон и вспомнил, что должен быть завоевателем. «Многое, многое можно сделать в этой жизни!» — сказал он вслух. Кошка, искоса поглядывая на него, подошла поближе, одним махом запрыгнула на кресло, обнюхала подушку и улеглась, свернувшись клубочком.

«Но из Стамбула я уезжаю, не попробовав его толком на вкус», — думал Омер, расхаживая по комнате. Его мучила жажда деятельности. «Хотя какой такой вкус? Когда я жил в Лондоне, то вовсе не думал, что Стамбул такое уж замечательное место». Омер остановился у окна и стал смотреть на Босфор. «Да, я никогда не вспоминал о Стамбуле с любовью, но сейчас понимаю, что здесь — друзья, близкие, знакомый запах, ласковый теплый воздух…» С этим было не поспорить. Омер отвернулся от окна и подошел к противоположной стене, у которой стоял книжный шкаф со сложенными в стопки книгами. «И еще эта девушка… Интересно, что она читает?» Тут ему на глаза попалась кошка. «Но если я останусь здесь, меня засосет эта трясина… А мне нужны деньги!» И с этим поспорить тоже было нельзя. Омер снова подошел к окну. «Я бегу из Стамбула, чтобы заработать денег, но я вернусь и завоюю его!» В небе над Ускюдаром висело два кучевых облака. «Может быть, я придаю всему этому слишком большое значение? Я всем говорю, что многое усвоил в Европе, — не может же это быть глупостью и бредом?» Он снова направился к стене. «Ну уж нет! Я честолюбив. Я не похож на других. Во мне есть смелость! Да где же эта тетушка?»

За спиной послышались шаги. Омер повернулся к двери, ожидая увидеть тетю Джемиле с подносом в руках, но перед ним стояла Назлы.

— Извини, я не могла к вам присоединиться — занималась английским с соседским мальчиком, — сказала Назлы.

Сообразив, что у него на лице застыло растерянное выражение, Омер улыбнулся:

— Конечно, конечно. Стало быть, ты преподаешь английский?

— Ты, кажется, ходил по комнате из стороны в сторону?

Омер с удивлением заметил, какая Назлы высокая.

— Я через три дня уезжаю из Стамбула.

— Вот как? Куда же?

— В Кемах.

Назлы села в облюбованное кошкой кресло и взяла ее на руки.

— На Восток?

— Может быть, мне стоит писать тебе «письма с Востока», как Монтескье? — сказал вдруг Омер ни с того ни с сего. — Хотя нет, та книга называлась «Письма из Персии». И даже не так. «Персидские письма» — вот как она называлась. Читала?

— Читала, — ответила Назлы. По выражению ее лица совершенно невозможно было понять, о чем она думает.

— Наверное, ты много читаешь, — сказал Омер. А потом вдруг заявил: — Я верю в жизнь! — Чувствовал он себя очень глупо.

— Да, но ты мужчина, — сказала Назлы.

В гостиную вошла тетя Джемиле. Должно быть, в том, что молодые люди беседуют наедине, она нашла нечто необычайно восхитительное. Тихо, стараясь остаться незамеченной, пробралась в уголок и присела там, но Омер ее все-таки увидел и понял, что она будет внимательно прислушиваться к разговору.

— Правильно. Я понимаю, как непросто здесь вам, женщинам. Настоящий ад. Вы словно приговорены всю жизнь провести в четырех стенах! — сказал Омер, не глядя на Джемиле-ханым.

— Ну, не так уж все и плохо. К тому же многие барьеры можно преодолеть.

«Какая она умная! — подумал Омер. — Личность! Как это она сказала?.. „Барьеры можно преодолеть!“ Не всякий так скажет. И еще она такая милая…» Он казался себе до ужаса заурядным.

— Кроме того, у нас ведь идут реформы, — продолжала Назлы. — Кое в чем мы достигли очень большого прогресса.

— И правда, — сказал Омер.

— Но ты, должно быть, к реформам относишься пренебрежительно?

— Нет-нет, ни в коем случае. Свои стремления я…

— Ах, Назлы, ну как же можно так разговаривать с гостем! — возмутилась тетя Джемиле.

— Я хочу быть завоевателем! — сказал вдруг Омер.

Джемиле-ханым не замедлила с ответом:

— А ведь и Мехмед Завоеватель был еще очень молод, когда взял Константинополь! И он, говорят, был очень красив. Точь-в-точь как ты! — И тетя хлопнула ладонью по подлокотнику кресла.

Омер испугался, что наговорит еще глупостей. «Да, она очень умная и милая!» — сказал он сам себе. Ему больше не хотелось разговаривать. Хотелось быстрее допить чай и уйти.

— Вы теперь стали такие большие, ведете такие серьезные разговоры, но я-то вас помню вот такусенькими! — проговорила тетя Джемиле, улыбаясь, и начала рассказывать одну историю из детства Назлы. Потом принялась за другую историю, но тут Назлы вспыхнула:

— Тетушка, ну зачем вы всем это рассказываете!

— Омер — это не «все»! Ладно, ладно, я вам сейчас чаю принесу.

Дождавшись, пока тетя выйдет из комнаты, Омер спросил:

— Наверное, она сильно тебя изводит?

— Да! — сказала Назлы и нервно взмахнула рукой. Заснувшая у нее на коленях кошка подняла голову. — Сил уже больше нет!

— Вот видишь, реформы даже в дом депутата меджлиса еще не проникли!

— Нет, отец живет в Анкаре.

Наступило молчание.

Вскоре вернулась жизнерадостная тетя Джемиле с подносом в руках. На подносе, кроме чая, лежали бутерброды с вареньем. Тетя стала весело рассказывать о днях своей молодости, потом сделала Назлы замечание: почему та не ест бутерброды.

— Совсем ничего не ест! — сказала она Омеру. — Такая худышка, правда?

— Вовсе нет, тетушка! — возразил Омер. — Как тут похудеешь! — и снова подумал, что сказал глупость.

— Ты тоже ешь! Для вас ведь старалась!

Чтобы не сидеть просто так, Омер взял бутерброд и откусил от него. Чувствовал он себя бестактным чужаком, чуть ли не идиотом. «В атмосфере этого дома есть что-то обездвиживающее… Да и во всем Стамбуле тоже… Что же я сижу? Надо уходить!» — думал Омер, но по-прежнему оставался сидеть, словно хотел продлить непривычное ощущение беспомощности. Он как будто чего-то ждал, но не знал, чего именно, — потому и не вставал. «Мне осталось провести три дня в Стамбуле, а я все рассиживаю в этом сонном доме! Ведь мог бы съездить в Бейоглу, развеяться, повеселиться». И все же Омер чувствовал, что здесь есть что-то такое, чего в Бейоглу он не найдет, и продолжал сидеть, слушая, как тетя Джемиле перескакивает с темы на тему. Потом вдруг сказал сам себе: «Я же собирался стать завоевателем!» — и поднялся с места.