Лейла-ханым еще не пришла. Они сели за маленький столик и попросили девушку-официантку принести чай и пирожные. Потом наступило долгое молчание. Ниган-ханым поняла, что пирожные не доставят ей никакого удовольствия. «Значит, она не хочет, чтобы я за ней приходила!»

— Почему ты не хочешь, чтобы я за тобой приходила?

Айше молчала и глядела виновато. Стало быть, поняла, что не права.

— Почему не хочешь? Почему?

Чтобы добиться от этой девчонки ответа, нужно было повторить вопрос раз пять.

— Почему не хочешь? Говори! Стыдишься с матерью по улице пройтись?

— Нет, не стыжусь, — тоскливо сказала Айше.

— Тогда почему? Почему бы мне за тобой не приходить? Думаешь, легко было найти этого учителя? Я все для тебя делаю! Почему?

Из глаз Айше покатились слезы.

«Этого еще не хватало! — подумала Ниган-ханым. — Да еще у всех на виду!» Она посмотрела по сторонам. За одним из столиков у окна сидел господин в дорогом костюме и читал газету. За столиком слева пересмеивались две дамы. Ниган-ханым внимательно к ним пригляделась: не заметили. В ней снова стало нарастать раздражение. «Замуж нужно ее выдать, вот что. В самое ближайшее время обязательно нужно выдать ее замуж. А иначе она на всю жизнь останется капризной, всем недовольной плаксой. Посмотрите только на нее! А ведь уже шестнадцать лет. Замуж, и точка!»

Айше опустила голову и обхватила ее руками.

— Ну-ка, вытри слезы. Смотри, чай несут!

Вместе с чаем принесли и пирожные, но настроения они никому не подняли. Все начали жевать, уставившись в свои изящные чашечки. «И Лейлу не дождались», — равнодушно отметила Ниган-ханым. Ее мысли были заняты другим. «За кого бы ее выдать?» Решила посоветоваться с мужем, но сразу передумала. Эта капризная девчонка была единственной слабостью Джевдет-бея. Если сказать ему про замужество, начнет морщиться, расстраиваться, говорить, что еще рано…

Айше не стала доставать платок, вытирала глаза руками. Перихан выглядела печальной.

«За кого бы выдать девочку? За кого?» Ниган-ханым перебирала в памяти всех взрослых и хорошо образованных молодых людей из знакомых семейств. «За Омера? Или за старшего сына Резан?» Она отрезала от своего шоколадного пирожного маленькие кусочки, отпивала чай и бормотала про себя, словно мурлыкала песенку: «За кого бы? За кого? За младшего сына Нусрет-бея? Сын Сабихи, кажется, учился в Париже?» Гнев ее утих, и пирожное стало вкусным. Поглядывая на виновато сжавшуюся Айше, Ниган-ханым обдумывала кандидатуры возможных женихов, словно играла в увлекательную игру.

Дверь открылась, и в кондитерскую быстрыми, уверенными шагами вошла Лейла-ханым, веселая и оживленная, как всегда. «Ах, про ее-то сына я и забыла!» — и Ниган-ханым попыталась вспомнить, как выглядит Ремзи, которого она не видела с самого Курбан-байрама. Лейла-ханым, улыбаясь, подошла к их столику «Надо поцеловаться!» — подумала Ниган-ханым и вытянула шею. Мягкие щеки Лейлы-ханым приятно пахли. Пока она целовала Айше и Перихан, Ниган-ханым смотрела на нее и думала: «Да, Ремзи будет в самый раз!» Лейла-ханым уселась за стол, заказала чай и пирожное и начала рассказывать.

Ей было о чем рассказать. Они только что вернулись в Шишли из Суадийе, где у них был летний домик. За лето у Лейлы-ханым накопилось много такого, о чем можно было поговорить. Сначала она рассказала о двух свадьбах, сыгранных в конце лета. Ниган-ханым пожалела, что не смогла на них побывать, но, дослушав рассказ, поняла, что многого не упустила, и обрадовалась. Потом Лейла-ханым рассказала, как видела приезжавшего в начале сентября в Турцию английского короля: король, одетый в светлый спортивный костюм, вместе с гази[58]наблюдал за соревнованиями парусных яхт. Рядом с королем была неизвестная женщина, точно не его супруга — об этом много говорили. Лейла-ханым, конечно же, рассказала, что именно говорили. Ниган-ханым тоже видела короля, и ей тоже было о чем рассказать: в первый день визита, когда король и гази отправились из дворца Долмабахче в Бейоглу, они проезжали прямо мимо их дома. На короле был темно-серый костюм в белую полоску, светло-серая рубашка и черный галстук. Все домашние вышли в сад и встретили процессию овацией. Лейла-ханым сказала, что король в жизни более красивый мужчина, чем на фотографиях в газетах, но с гази ему все-таки не сравниться. Потом дамы решили выпить еще по чашечке чаю. Лейла-ханым рассказала о своем походе по магазинам: ей тоже ничего приличного найти не удалось. Ниган-ханым махнула рукой и вздохнула. Некоторое время говорили о том, что в Турции ничего нет. Затем Лейла-ханым сказала, что в конце зимы они собираются поехать в Европу. Ниган-ханым расстроилась: Джевдет-бей, хоть и торговал долгие годы с Европой, ездить туда не любил. Так они и не побывали нигде, кроме Берлина.

Девушка-официантка принесла чай. Ниган-ханым краем глаза взглянула на Айше: пирожное не доела, чай не допила.

— Чай остынет, пей скорее! — не сдержалась Ниган-ханым и вдруг поняла, что перебила Лейлу. Та, улыбаясь, повернулась к Айше. «Замуж, замуж!» — подумала Ниган-ханым и поняла, что хочет наказать Айше. Сделав несчастный вид, кивнула в ее сторону:

— Знаешь, что она недавно мне заявила? Не хочу, говорит, чтобы ты приходила меня забирать после уроков музыки!

— Нет-нет, она не могла такое сказать! — заулыбалась Лейла-ханым.

Ниган-ханым почувствовала раздражение. Никто не хотел ничего воспринимать всерьез. Слова потеряли всякое значение.

— Сказала, сказала! Перихан свидетельница!

Сейчас она казалась себе на удивление тихой и нерешительной. «Даже собственную дочь не могу отругать как следует! Нужно ее выдать за Ремзи!» — но и эта мысль уже не казалась такой утешительной, как раньше. В кондитерской царил унылый полумрак. Не купить ли здесь засахаренных фруктов? Ниган-ханым вспомнила, как зимами они с покойной мамой ели засахаренные кусочки груши. Воспоминание это было очень утешительным, и настроение улучшилось.

Сверкнула молния, кондитерская на мгновение озарилась голубоватым светом. По окнам начал барабанить дождь. «Домой поедем на такси!» — решила Ниган-ханым и заметила, что снова прищурилась.

Рефик решил не выходить в Харбийе, а доехать до Османбея и оттуда пешком дойти до Нишанташи. Когда он садился в трамвай у пристани Эминоню, накрапывал дождик. В Каракёе дождь усилился, а в Шишхане полил как из ведра. Порой сверкала молния, и пассажиры, глядя в окна, ждали, когда раздастся гром. Трамвай, слегка покачиваясь, неуклонно двигался вперед, словно корабль, идущий сквозь шторм. Когда он начал приближаться к Османбею, Рефик понял, что ливень не собирается прекращаться. «Придется пробежаться под дождем», — подумал он.

Выйдя из трамвая, Рефик сначала быстро шел, потом пустился бежать. «Каждый день я исправно хожу в контору… Стоило уйти из нее пораньше — и вот, пожалуйста: попал под ливень и вынужден бежать сломя голову!» — сердился на бегу Рефик. Все из-за того, что он доволен своей жизнью. Не хочет, чтобы ее испортило что-нибудь непривычное или непредвиденное, боится попасть под дождь. Так и бежал он, провожаемый взглядами укрывшихся под карнизами и смотрящих из окон людей, перескакивая через лужи и остерегаясь запачкать брюки в грязи.