Но Джованни Сфорца оказался не столь романтичен, чтобы лезть в окно или хотя бы дать знать о себе, он счел меня не слишком противной и вернулся в Пезаро, согласившись на обсуждение условий нашего брака. Условия со стороны папы Александра были королевскими – за мной давали 31 000 дукатов частично деньгами, частично украшениями. Много ли есть невест с таким приданым, приносящих его не королю, а всего лишь владельцу не самого большого герцогства?

Но меня мало заботили вопросы приданого и богатства вообще, мы с братьями привыкли не испытывать никаких проблем с удовлетворениями любых своих желаний, у отца было достаточно для этого средств, а у Чезаре даже существовал свой немалый доход от его церковных должностей.

Совсем иное дело внимание будущего мужа ко мне, его уважение, его приятность и прочее. Пока Джованни Сфорца не давал мне повода думать о нем как о прекрасном принце. Правда, Джулия, которая видела его, сообщила, что мой будущий супруг недурен собой, в меру умен, в меру воспитан. Нет, он вовсе не противен, а что не пытался тайно встретиться со мной, так не все же столь романтичны.

Ее слова помогли мне сохранить бодрость духа. Мне не исполнилось тринадцати, в таком возрасте двадцатишестилетний человек не кажется молодым, но если сравнить судьбу двенадцатилетней Маддалены, отданной сорокалетнему распутнику и пьянице, или Джулию, ставшую любовницей моего отца, который годится ей в дедушки, то получалось, что моя судьба не столь уж дурна…

Если б я только знала, что меня ждет дальше!

Наша свадьба с Джованни была пышной, но супругами мы так и не стали.

Уже будучи разведенной с ним, я узнала, что мой дорогой брат Хуан, этот самоуверенный мальчишка, попросту пригрозил Джованни, что если тот тронет меня, то… Джованни решил, что угроза лишь озвучена Хуаном, а в действительности исходит от самого папы, и действительно не прикасался ко мне! Сначала такое положение было необходимо мне самой, я не была готова к семейной жизни и даже умоляла отца немного подождать, но прошло время, я уже могла стать матерью наших детей, а муж все сторонился меня! И единственным объяснением, которое я могла найти, было убеждение, что я недостаточно красива и не обладаю привлекательными женственными формами. Мое отчаяние неописуемо!

Сам Хуан немедленно после нашей с Джованни свадьбы, отведя меня к алтарю, умчался в Испанию, чтобы жениться на кузине короля Фердинанда и королевы Изабеллы Марии Энрикес.

Очень скоро мой супруг, решив, что ему нечего делать в Риме, попросту уехал в Пезаро! Я не могла поверить собственным ушам, услышав о таком его намерении. Уехать? А как же я, его жена, пусть пока формальная? Джованни разочаровал меня в первый раз, он что-то мямлил о желании папы видеть меня рядом постоянно, что сам он скоро вернется…

Я поняла одно: мой муж отнюдь не влюблен в меня, я ему даже не дорога, поскольку Джованни не сделал ничего, чтобы воспротивиться решению моего отца. Я унизилась до того, чтобы просить! Я просила настоять на моем отъезде, в конце концов, просто увезти меня тайно, папа Александр не сможет преследовать нас и не станет силой возвращать обратно, ведь мы состоим в законном браке.

Но Джованни уехал. Я осталась.

Я чувствовала себя преданной мужем, которого перед алтарем поклялась любить. Да, я еще не готова к браку, но разве нельзя подождать этого в Пезаро? Чем жизнь врозь лучше? Для Джованни, несомненно, тем, что позволяла ему любить другую или других. Ему не нужна такая жена, как я, я слишком худая и некрасивая.

Невозможно описать мучения тринадцатилетней девочки, которой пренебрег ее собственный муж.

Удивительно, но мне в голову не пришло кому-нибудь пожаловаться или просто рассказать о своем горе. Я помнила слова Чезаре, что Борджиа никогда не плачут и не жалуются, они стойко переносят любые удары судьбы, насмешливо улыбаясь в ответ на любые ее гримасы и выкрики толпы. Однако этой полудетской боли не забыла и не простила. Понимала, что это не по-христиански, но поделать ничего с собой не могла.

Мои мучения и унижения продолжались все годы нашего странного брака. Я не раз могла впасть в уныние, тем более поделиться своей бедой не с кем, но не делала этого – никому не жаловалась и не унижалась перед мужем. И унынию тоже не поддавалась. Я была юной и очень хотела жить.

Джованни Сфорца не был импотентом, каким признал себя при разводе, он активно наставлял мне рога со всеми подряд. Когда в числе моих соперниц в Пезаро оказалась Джулия, я вполне осознала, какую змею пригрел на груди мой отец.

Это случилось в Пезаро. Конечно, Пезаро не Рим, а дворец Сфорца, пусть даже облагороженный когда-то мачехой Джованни Камиллой Арагонской, не наш прекрасный Санта-Мария-ин-Портико.

Мы прибыли в Пезаро в июне 1494 года, отец просто не пожелал подвергать любимых женщин опасности при возможных столкновениях с французами. Конечно, это крайне неприятно, когда через твои земли проходит армия мародеров, какими бы намерениями она ни прикрывалась. Только глупец мог поверить, что французская армия, перевалив через Альпы, скромно просочится до самого Неаполя, не тронув ни одной итальянской деревушки по пути и не изнасиловав ни одну женщину!

Папа Александр никогда к числу глупцов не относился, потому позволил моему супругу, чье семейство было связано с французами, отвезти нас в Пезаро. Подозреваю, что это было еще и ради того, чтобы Джованни не пришло в голову нанести удар в спину, папа Александр надеялся, что четыре разумные женщины, как он называл нас – донну Адриану, Джулию Фарнезе, меня и мою кузину Хуану Монкаду, сумеют удержать Джованни Сфорца от непоправимой глупости. Имелось в виду, конечно, предательство.

Джованни надеялся привезти в Пезаро только меня, а уж там решить, чью сторону занять, но из-за хитрости папы оказался в ловушке.

В Пезаро мы меньше всего думали о политике и поведении Джованни Сфорца, вернее, я думала о поведении мужа постоянно, но вовсе не из-за французов или позиции предателей Сфорца. Меня беспокоили наши с ним отношение и их отсутствие.

Скрывать отсутствие близости с мужем в Санта-Мария-ин-Портико удавалось благодаря моим служанкам, а еще тому, что Джованни норовил удрать из Рима при любой возможности. Наша свадьба состоялась в июне, а в ноябре мой супруг уже был от меня далеко, но тогда я еще не протестовала. Однако, вернувшись в Рим, он тут же уехал снова, теперь по всей Папской области и владениям своих родственников.

Конечно, Джованни, близкий родственник миланского герцога Лодовико Моро, одного из самых сильных Сфорца, и теперь зять папы Александра, признавшего их врага неаполитанского короля и даже женившего своего младшего сына Джоффре на неаполитанской принцессе Санче Арагонской, разрывался меж двух огней. Но это и ужасно!

Я нимало не интересовалась политикой, считая это сугубо мужским и очень глупым занятием, но теперь понимаю, что папа Александр уважал бы своего зятя, решись тот выбрать любую из сторон. Даже если бы это была сторона Сфорца, а сам Джованни уехал в Пезаро или даже Милан, бросив меня в Риме, отец простил бы зятя со временем. Но Джованни предпочел служить двум господам, он юлил, стараясь угодить и папе Александру, и своим родственникам Сфорца.