* * *

На следующее утро Рэндж сообщил, что девушка слишком молода на его вкус, но кое-что умеет. Потом очень вежливо поинтересовался, как мне понравилась игра в бридж.

– Иди на хуй. Это был не бридж.

– А что же тогда?

– Вист.

– Большая разница.

– Скука. Мы что, так и будем торчать в отеле? Я никого не найду.

– Это точно. Но у меня есть план.

– Какой?

– Мы возьмем лодку и отправимся в круиз вдоль берега.

– Не зна... Я никогда не греб. Вряд ли мы будем классно выглядеть.

– Это не весельная лодка, мудак. Это моторка.

– Моторка? Правда?

– Ага.

– Моторка? Это класс. Я никогда не катался на моторке.

– Ты никогда не катался на моторке или на весельной лодке?

– Ни на какой.

– А на какой лодке ты катался?

– Гм... Ну, на пароме.

– Ты клевый парень, Дэйв. Ты это знаешь?

– Поговори мне.

Рэндж-таки умел управляться с моторкой, хоть и клялся, что делает это впервые в жизни. Чтобы еще больше походить на Джеймса Бонда, мы взяли с собой по коктейлю и стали кататься вдоль берега; я при этом свешивался через борт и повизгивал от удовольствия. Никогда еще я не был так счастлив. За какую-то неделю выкарабкаться из самой глубокой в своей жизни ямы и добрался до... да, до Шона Коннери[36]. Не то, чтобы Шон имел привычку вопить от радости, просто – ну, вы понимаете.

Мы не могли подплыть достаточно близко к берегу и показаться там во всей красе, поэтому высадились у дальнего пирса, взяли по новому коктейлю и отправились на охоту. Я стал подозревать, что у Рэнджа в голове вмонтирован секс-радар, он засекал им женщин и впадал в транс, как только сигнал становился достаточно сильным.

– Я чую что-то хорошее. Здесь точно должно быть что-то хорошее. Смотри налево. Налево. – Теперь он почти бежал, и я, обжигая пятки о горячий песок, старался не отставать.

Вдруг Рэндж остановился, как вкопанный, а я с разбегу воткнулся ему в спину.

– Бинго. Семь блондинок.

– Где?

– Вон там.

– Где?

– Да вон же, у самой воды.

– Слушай, давай передохнем. Я не могу так быстро.

– Ебена мать, смотри!

– Куда?

– Вон на тех.

Он показал в сторону от берега, и я увидел на приличном расстоянии двух белых женщин, прятавшихся в тени и одетых в белые сари. До меня только сейчас дошло, что ни разу еще в этой стране я не видел на женщинах белых сари. Европеек в сари я тоже ни разу не видел, и это было странно вдвойне. Трудно было с такого расстояния рассмотреть лица, но что-то в их облике показалось мне подозрительно знакомым.

– Очень странно, – сказал Рэндж.

– Кажется, я их знаю.

– А что значат белые сари, ты знаешь?

– Нет.

– То же, что черное в Англии.

– Траур?

– Ага. Вдовы ходят в белом в знак того, что они отказываются от радостей жизни, и все такое.

– Ты не помнишь...

– Она курит траву. В белом сари и курит траву.

– Тогда я точно их знаю.

– Жуть. Меня аж передергивает.

– Я пойду взгляну.

– Буть осторожен. А я проведаю девочек.

* * *

Подойдя поближе и разглядев лица, я окончательно убедился, что это Фи и Каз. Вид у обоих был, как у покойниц: еще тощее, чем раньше, бледная шелушащаяся кожа, волосы всколочены. Фи первая заметила мое приближение и подалась вперед.

– О, Боже! – сказала она. – Это ты!

– Мммм-да.

Она смотрела на меня с изумлением и ужасом.

– Что с тобой?

Я чуть не сказал, что недавно болел, но потом до меня дошло, что ее восклицание относится к гавайской рубашке, лимонным шортам, коктейлю и трубке для подводного плавания, болтающейся у меня на шее.

– Да так. Ничего особенного, – сказал я.

На это она не нашлась, что ответить.

– Но... что ты тут делаешь?

– Да так. Отдыхаю. А вы?

– Тоже.

Тут я обратил внимание, что Каз сидит на песке, вытянувшись в струнку, смотрит, не отрываясь, в пространство и раскачивается взад-вперед, словно аутистичный ребенок.

– Что с ней? – спросил я.

– Так вышло, – сказала Фи таким тоном, словно я ее в чем-то обвинял.

– Вообще, это удивительное совпадение. Что вы все это время делали? Я думал, вы до сих пор в ашраме с этой, Кактамеезовут.

– Кактамеезовут, как ты верно ее назвал, нам больше не подруга.

– Что она натворила?

– Долго рассказывать.

– А я не тороплюсь, – я сел на песок и отметил, что Рэндж благополучно внедрился в группу купавшихся блондинок. Каз по-прежнему качалась и смотрела в море.

Я заметил, что Фи тоже нервничает, и, хотя явно не хочет в этом признаваться, рада меня видеть. Она внимательно посмотрела на меня, затянулась в последний раз травой, потом выбросила окурок и начала рассказывать.

– Это все из-за того парня. Его звали Пинг.

– Пинг?

– ...Он учитель Внутренней Йоги у нас в ашраме. Но неважно – мы там были два раза до того, и это уже третий визит за год, и каждый раз, сколько мы там были, у Каз с Пингом шло все дальше и дальше. Но неважно – мы взяли с собой Кактамеезовут, чтобы только познакомить ее с Пингом – и это не правда, что она не знала до этого про Каз и Пинга, и... и... я не могу.

Она замолчала и, поджав губы, уставилась в пространство.

– Что случилось?

– Ладно – короче говоря, мы были на уроке Внутренней Йоги, и Пинг помогал Лиз... я хочу сказать, Кактамеезовут... определить свой центр, и вдруг Лиз начинает стонать, это совершенно непозволительно для новичка. Я хочу сказать, она явно притворялась. Мы там были всего неделю. Но неважно – Кактамеезовут начинает стонать, как дешевая блядь, и эта парочка вскакивает, хватается за руки и убегает. Теперь – Каз умеет чувствовать Пинга, она знает точно, что происходит, и вот она ждет несколько минут потом идет в комнату для частных уроков. И... и... я не могу.

Повисла долгая пауза.

– И. Что? – спросил я наконец.

– Ну представь, как поразилась Каз, когда она просунула голову в дверь и увидела, что они... они... они входят в Тантрик.