– Я хочу сказать, – продолжил Орма, почесывая накладную бородку, – что ты играешь так хорошо, как только может играть человек. Наполняешь музыку какой-то ощутимой… – Он взмахнул руками. Эта речь давалась ему с большим трудом. – Эмоцией? Осознанностью? Возможно, когда-нибудь ты станешь моим учителем и объяснишь мне.

– Но это ты меня научил, – я охотно пустилась в объяснения. – Твой трактат о медитациях натолкнул меня на мысль. Я избавилась от всякого мусора, и теперь она слышит, как я играю.

Наступила неприятная тишина.

– Она? – переспросил Орма спокойным голосом.

Я не говорила ему о том, что происходило между нами с Джаннулой, даже когда она начала слышать мои мысли и музыку. Теперь все это вышло наружу: что мы разговаривали каждый день, что моя музыка и некоторые из моих мыслей оказались ей доступны. Орма слушал молча, в его черных глазах, скрытых за стеклами очков, ничего нельзя было прочитать. От этой подчеркнутой нейтральности в моей груди стало разливаться желание защитить Джаннулу.

– Она скромная и добрая, – сказала я, сложив руки на груди. – Ее жизнь – сплошное страдание, и я рада, что могу ее утешить.

Орма облизнул тонкие губы.

– Она сказала тебе, где ее держат и почему?

– Нет, – ответила я. – И ей необязательно это делать. Она моя подруга, и я доверяю ей.

Подруга. Так оно и было. У меня появилась первая в жизни подруга.

– Следи за этим доверием, – произнес Орма по-осеннему холодным голосом. – Заметь, когда оно пошатнется.

– Оно не пошатнется, – упрямо сказала я и стала собирать инструменты, чтобы отправиться домой.

До самого вечера от Джаннулы не было никаких вестей, и я решила, что она вернулась к своей настоящей жизни в камере. Но когда я пришла в сад, чтобы уложить своих гротесков спать, ее сознание присутствовало в аватаре. Она всюду ходила за мной, недовольно пиная цветы мыском туфли.

Вернувшись в ее садик, мы подошли к столу, накрытому к чаю. Однако Джаннула не дотронулась до чашки. Она сидела, скрестив руки на груди и глядя на далекие деревья в роще Фруктовой Летучей Мыши. Могла ли она подслушать наш с Ормой разговор? Я не говорила ей о произошедшем и не передавала ей эту мысль. Наверняка дело было в чем-то другом.

– Что случилось, подруга? – спросила я.

Она выдвинула нижнюю губу.

– Мне не нравится твой учитель музыки. «Она сказала, где ее держат и почему?» – произнесла она с насмешкой, повторяя вопрос Ормы слово в слово.

Она все слышала. Внезапно я осознала, что она слишком много обо мне знает. О чем еще она не потрудилась мне сообщить? Возможно, она слышала каждую мою мысль, а не только те, которыми я хотела с ней поделиться?

Эти мысли меня пугали. Я попыталась забыть о них и сосредоточиться на том, чтобы смягчить ее обиду.

– Прости Орму, – сказала я и ласково положила ладонь ей на руку. – Он саар. Он привык так себя вести. Если его не знать, можно подумать, что он злой.

– Ты назвала его дядей, – проговорила она, стряхивая мою руку.

– Я… он… просто я так его зову, – сказала я, чувствуя, как мои внутренности сжимаются в комок. Я еще не сказала ей, что я полудракон, но надеялась, что когда-нибудь смогу этим с ней поделиться. Мне стало бы гораздо легче, если бы у меня была подруга, которая знала бы обо всем. Но одна мысль о том, что Орма может быть моим дядей, вызывала у нее отвращение. Это меня опечалило. Я сменила тему. – Я думала, что ты слышишь моими ушами, только если я намеренно тебе открываюсь.

Она презрительно изогнула губу.

– Только не говори, что твое доверие пошатнулось.

– Нет, что ты, – ответила я и постаралась запрятать тревогу подальше. Но все-таки, озвучивая эти слова, я покривила душой.

Через несколько дней я решила, что эта новая способность Джаннулы имеет много плюсов, и забыла, почему я изначально тревожилась из-за нее. Каждый раз, когда меня отчитывал отец – а это случалось постоянно, потому что он все время волновался, что кто-нибудь узнает о моем полудраконьем происхождении, – Джаннула слышала его и язвительно комментировала в моей голове: «Может, еще запрешь нас в комнате, ты, чудовище?» Когда Анна-Мари просила меня сделать что-то по дому, Джаннула стонала: «Заправлять кровать – настоящая пытка!»

Всякий раз, когда она это делала, мне приходилось закусывать губу: во-первых, чтобы не рассмеяться, а во-вторых, чтобы не произнести этих слов самой.

Она говорила все то, что я сама хотела бы сказать, и я любила ее за это. Мы снова стали сестрами, единой, крепкой как никогда командой. Наши разногласия по поводу Ормы были забыты.

Но все-таки дядя заронил в моем мозгу семя сомнения.

Однажды, закончив с делами, я отправилась в свой сад, но Джаннулы там не было. Точнее, ее гротеск чинно сидел под огромной хризантемой (она попросила меня вообразить такой цветок), но сознание не светилось в его глазах. Джаннула ушла.

Я замялась. Что происходило с ней в настоящей жизни? Стоило мне спросить, она сразу же меняла тему. Заглядывать в ее камеру она мне по-прежнему не разрешала. Она, очевидно, страдала, и я хотела понять, что именно с ней происходит. Я хотела помочь. Могла ли я воспользоваться нашей странной связью и увидеть ее так, чтобы она не догадалась о моем присутствии? В конце концов, этот гротеск был просто-напросто метафорой, способом осознать истину, а вовсе не самой истиной.

Если бы я взяла Выдру за руки, то оказалась бы в своем обычном видении. Она сразу же заметила бы меня и рассердилась. А что, если попасть в ее разум так же, как она попадает в мой?

Я легкомысленно подумала, что, оказавшись внутри аватара Джаннулы, я могла бы попасть внутрь ее сознания. Но как это сделать? Я подумала, что можно разрубить его на две части, но отвергла эту мысль, потому что она была омерзительной. А если бы я стала бестелесной, словно призрак? Я вообразила себя таковой, а потом сложила свои невесомые ладони, словно ныряльщик, и прижала их к лицу гротеска. Они прошли сквозь его нос, словно сквозь туман. Я погрузилась в него по локоть. Мои руки не прошли через его затылок. Я наклонила голову и двинулась вперед, пока…

Я упала на пол тусклого, тесного коридора, больно ударившись. По обеим сторонам виднелись совершенно одинаковые серые двери. Я неуверенно поднялась на ноги и осмотрелась. Я понятия не имела, как вернуться в свое сознание.

Внезапно, без предупреждения воздух вокруг меня начал сжиматься, придавливая меня к земле, и я едва не упала на колени. На секунду боль ослабла, но лишь для того, чтобы снова ударить меня волной агонии. Я молилась, чтобы она отступила, прежде чем я сломаюсь.

Она отступила. Я дрожала всем телом и дышала тяжело, словно собака.

В коридоре раздалось эхо голосов. Я двинулась вперед, пережидая приступы боли. Когда они охватывали меня, я не могла издать ни звука, просто стояла, прислонившись к стене, охваченная паникой и не способная сделать ни шага. Во мне копились крики, которые не могли вырваться наружу.