Майе стало грустно, на глазах у нее выступили слезы.

— Это из-за того, что я сделала, — печально сказала она.

Альдермастон покачал головой.

— Это мне неизвестно, дитя. Я лишь хочу сделать так, как будет лучше для тебя. Час, когда ты войдешь в аббатство и сотворишь ритуал, все ближе. Однако это станет возможным лишь после прибытия короля.

Он пошевелился, наклонился вперед, взгляд его был пронзителен и одухотворен. Лицо его дрогнуло.

— Быть может, Исток все еще испытывает тебя, желая убедиться в том, что ты любой ценой будешь защищать орден мастонов. Тебя будут соблазнять золотом и драгоценностями, будут сулить наряды и служанок, лишь бы только ты отреклась от своего наследия. Тебе ведь уже знакомо это искушение, — голос его стал еще тише. — Но самое главное испытание будет, когда ты повстречаешь своего отца. Он был жесток с тобой.

В глазах старика Майя увидела слезы.

— Те, кого мы любим больше всех, зачастую приносят нам больше всего боли. Готовься принести мастонские клятвы. Я знаю, что яр-камни аббатства признают тебя своей хозяйкой. Но стать хозяйкой своему сердцу — вот что будет тяжелее всего.

При этих словах Майя ощутила в груди какое-то жжение. Словно бы огонь жег ее сердце, но с огнем вместе пришли горечь и любовь — будто чувства, которые питал к ней альдермастон, неким загадочным образом отразились в ней. Так, должно быть, отец любит свою дочь.

— Спасибо, — тихо прошептала Майя, стараясь удержать, сохранить это чувство. Взгляд ее пробежал по лицам собравшихся, и в их глазах она читала любовь и приязнь. Эти чудесные люди собрались здесь, в комнате совета, в доме альдермастона, собрались ради нее. И не только они. Неслышимый шепот, дыхание, беззвучное, но все же ощутимое — комната была полна им до краев. Это были духи, невидимые духи, и они тоже были здесь, в этой комнате.

Альдермастон резко выпрямился и втянул воздух.

— Они пришли к нам, — выдохнул он.

Его жена кивнула, сжав его руку. Невидимая сила звенела в воздухе, наполняя его чувствами и мыслями многих десятков невидимых разумов и сердец. Комната эта была выстроена на развалинах старого аббатства. Властвовавший в нем альдермастон, Гидеон Пенман, отдал свою жизнь за аббатство и за Лийю. Видеть мертвых Майя не могла, однако она ощущала их присутствие рядом, осязаемое, словно вихрь листьев, подхваченных осенним ветром. Мертвые стояли рядом с ней, не отступая ни на шаг.

«Клятва Муирвуда должна быть исполнена», — шептали они. Майя больше не думала ни о себе, ни о своих попранных правах. Были лишь мертвые, тысячи мертвых, таких же изгнанников, как она, не нашедших покоя, ибо Сокровенная завеса была закрыта. Она чувствовала на себе их взгляды, ощущала, как они жаждут ее успеха, как стремятся напитать ее силой и помочь открыть путь, которым они наконец уйдут в Идумею. Их были тысячи, невидимых, и тяжесть их надежд неподъемным бременем легла на ее плечи.

«Отпусти нас, — словно бы шептали они. — Открой Завесу».

Дрожа от невыносимой тяжести, Майя закрыла руками лицо. Да разве под силу ей такая задача? Разве может она?.. Она хэтара, и на плече ее лежит клеймо. Да разве может она — она! — взять на себя эту ношу?

Она подняла мокрые глаза и встретила теплые сочувствующие взгляды друзей.

— Я не представляю, как это сделать, — дрожащим голосом призналась Майя. Их было так много… и все они надеялись на нее. Мысль об этом ужасала, лишала сил, погружая Майю в пучину сомнений.

— Ты будешь не одна, — прошептала жена альдермастона.

Но в глубине души Майя знала, что это не так.

* * *

Перед рассветом Джон Тейт отвел ее к воротам. Той ночью спустился туман, и серая пелена поглотила все вокруг. Аргус трусил следом за ними, нюхая траву и тычась носом в клумбы. Достигнув ворот, они увидели одинокую человеческую фигуру с факелом в руках. По крепкой приземистой фигуре Майя опознала канцлера.

Шагая к этому пятнышку света, Майя не могла избавиться от ощущения тяжкой ноши, что легла на ее плечи в ту ночь. Она вовсе не спала. Вокруг клубились призраки, не оставляя ее ни на миг, они тянулись за ней и молили ее о помощи. Ей стоило нечеловеческих усилий сохранить рассудок и не разрыдаться.

Ворота были закрыты. Майя шагнула вперед и коснулась влажных холодных прутьев. Канцлер приблизился, не сводя с нее острого взгляда. Где-то позади ржали лошади, однако густой как суп туман приглушал звук.

В поисках намека канцлер вгляделся в ее лицо.

— Благодарю вас за проделанный путь, канцлер, — произнесла Майя, стараясь ничем не выдать своих сомнений. — Я прибыла в Муирвуд, чтобы стать мастоном. Мастонами были мои родители и все мои предки. Я убеждена, что мой долг — продолжить эту традицию. И я исполню свой долг, канцлер. Придворная политика меня не волнует. Прощайте.

Он подошел ближе, едва не касаясь лицом прутьев.

— Вы уверены? — свистящим шепотом произнес он. Лицо его дрожало от сдерживаемой ярости. Майя не будет его орудием, союзником, веревкой, за которую он ухватится, чтобы избежать гибели в пучине. В глазах его горел гнев.

— Да, — просто ответила она и повернулась, чтобы уйти.

— А что будет, если вас вышвырнут из вашего драгоценного аббатства? — рыкнул он, но тут же взял себя в руки и заговорил уважительнее. — Эти ворота не будут защищать вас вечно, леди Майя. Даже в том случае, если вы все же станете мастоном.

Позади раздалось журчание. Обернувшись, Майя увидела Аргуса — задрав лапу, пес орошал столбик ворот, и брызги летели на сапоги канцлера. Крабвелл скривился от отвращения, прикрикнул на собаку и попятился.

Майя отвернулась, скрывая улыбку, и побрела в кишащий призраками туман.

— Молодчина, Аргус, — проворчал у нее за спиной Джон Тейт.

Уроки были окончены, и Майе не терпелось выйти на свежий весенний воздух и прогуляться по аббатству, чтобы размять ноги перед ужином. Ученики только и говорили что о грядущем Духовом дне и о том, где будет устроено празднование. Капитан королевской стражи (и собутыльник короля) Кэрью прибыл несколько дней назад, чтобы подготовить все к приезду господина. Майя узнала, что отец остановится в таверне «Пилигрим» за стеной аббатства. Капитан Кэрью и его немногочисленный отряд проинспектировали гостиницу и подготовили ее к приему венценосных особ. В средствах Кэрью стеснен не был и щедро сорил деньгами от королевского имени. Многие гадали, почему отец Майи не захотел останавливаться в самом аббатстве, и лишь одно не вызывало сомнений: вскоре на смену старому альдермастону придет новый.