Последнего министра народного просвещения Временного правительства профессора-химика Сергея Сергеевича Салазкина большевики отправили в Петропавловскую крепость. Он был давним сторонником свободомыслия, и когда-то царское правительство заставило его уйти с поста директора медицинского института. Будучи министром, Салазкин способствовал автономии и высших, и средних учебных заведений. Отделил школу от церкви, которой предоставили право открывать свои учебные заведения. Но для большевиков он был реакционером…

Новые руководители ведомства просвещения день за днем приходили в Чернышев переулок, но по-прежнему заставали пустые комнаты. Пришлось самим составлять план работы, подбирать кадры.

Новый, 1918 год Ленин и Крупская встречали вместе с партийным активом и красногвардейцами в актовом зале бывшего Михайловского артиллерийского училища. Свидетельница запомнила, как оделась на праздник Надежда Константиновна: «На ней была светлая блузка в полоску с белым отложным воротником и длинная, собранная в сборки у кушака, черная юбка».

Пятого января Ленин попросил товарищей по правительству предоставить ему отпуск на три — пять дней. Просьбу удовлетворили. На следующий день он с женой и сестрой поехал в санаторий для туберкулезных больных в финской деревне Халила, где пробыл до 10 января. Лечили там усиленным питанием и регулярными прогулками в парке.

Двадцать пятого января в газетах появился «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря». С февраля 1918 года Россия перешла на новый стиль летоисчисления. После 31 января старого стиля сразу наступило 14 февраля нового стиля. Инициаторами были Наркомат просвещения и Наркомат по иностранным делам. Заместитель наркома по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин представил записку в Совнарком: «Польза, которую принесет замена юлианского календаря принятым почти во всем мире григорианским, с точки зрения международного общения настолько велика и разнообразна и вместе с тем настолько очевидна, что обосновывать ее нет никакой надобности. Достаточно сказать, что григорианский календарь уже при прежнем режиме был принят в военном и коммерческом флоте и употреблялся в различных случаях прежними министерствами иностранных дел, финансов, путей сообщения и внутренних дел…

Вопрос о введении в России нового стиля возбуждался не раз и был довольно близок к разрешению еще в 1830 году. Основным препятствием было опасение, что введение григорианского счисления будет истолковано как уступка православия католичеству. При твердом намерении Советской власти не вмешиваться в дела самоуправляющейся церкви вопрос рассматривается исключительно с точки зрения светской, при полном представлении церкви решить вопрос об одном или двух стилях как она для себя признает желательным…»

Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов и Совнарком 9 ноября 1917 года учредили Государственную комиссию по просвещению. В состав комиссии помимо Луначарского, Крупской, Покровского и других большевиков предполагалось включить видных ученых, преподавателей, общественных деятелей. Она должна была работать до созыва Учредительного собрания.

Первое совещание госкомиссии проходило 11 ноября 1917 года в здании бывшего царского министерства. Имелось в виду, что комиссия станет руководить системой народного образования, используя Министерство образования как исполнительный аппарат для реализации своих решений. Разгонять старое министерство не собирались.

Но чиновники не пожелали подчиняться узурпаторам, саботировали советскую власть. По той же причине многие видные фигуры отвергли приглашение Луначарского войти в состав госкомиссии. Поэтому всё равно пришлось создавать свой аппарат — Народный комиссариат просвещения.

Леонид Красин не без злорадства писал семье: «Большевики, видимо, обескуражены единодушным бойкотом всех и вся (рассказывали курьеры о визитах новых “министров” в свои министерства, где все их встречали заявлением о непризнании — начиная с товарища министра и кончая швейцарами и курьерами), бойкот этот угрожает остановить всю вообще жизнь столицы, и всем начала делаться ясной необходимость какого-то выхода, а именно образования нового министерства, несомненно уже социалистического, ответственного перед Советами…

Большевистское правительство в отчаянном положении, ибо бойкотистская тактика всех учреждений создала вокруг него торричеллиеву пустоту, в которой глохнут все его декреты и начинания… Разруха растет, с каждым днем близится призрак голода, и если так пойдет дальше, мы можем докатиться до стихийного взрыва анархии, которая помимо неслыханных бедствий отдаст страну в руки какого-нибудь крутого взявшего в руки палку капрала».

Красин считал необходимым сформировать коалиционное правительство разных социалистических партий. В первые дни большевики были готовы частично делиться властью — и несколько министерских постов отдали левым эсерам. Но правые эсеры и правые меньшевики проявили удивительный максимализм: требовали либо полного ухода большевиков, либо как минимум отстранения Ленина и Троцкого, что было невозможно. Правые социалисты не сознавали, что теряют последний шанс участвовать в определении судьбы России.

Через неделю Красин сообщал семье: «Прошла неделя, а воз и поныне там! Большевики не идут ни на какие соглашения, жарят себе ежедневно декреты, работа же всякая останавливается, транспорт, продовольствие гибнут, армии на фронтах начинают умирать с голода.

Все видные большевики (Каменев, Зиновьев, Рыков (Алексей-заика) etc.) уже откололись от Ленина и Троцкого, но эти двое продолжают куролесить, и я очень боюсь, не избежать нам полосы всеобщего и полного паралича всей жизни Питера, анархии и погромов.

Соглашения никакого не получается, и виноваты в этом все: каждый упрямо, как осел, стоит на своей позиции, как большевики, так и тупицы социалисты-революционеры и талмудисты-меньшевики. Вся эта революционная интеллигенция, кажется, безнадежно сгнила в своих эмигрантских спорах и безнадежна в своем сектантстве».

После первой революции Красин отошел от подпольных дел, окончил Харьковский технологический институт, четыре года строил в Баку электростанции, а потом уехал в Германию, где успешно работал по инженерной части в фирме Сименса и Шуккерта в Берлине. Немецкий выучил в Таганской тюрьме. Немцы его высоко ценили. Красин был одним из немногих большевиков, которые понимали, что такое современная экономика и торговля. Его зазывали в правительство. А он не спешил давать согласие. 15 января 1918 года принял ни к чему не обязывающее назначение членом совета Государственного банка. Своим обликом он сильно выделялся среди большевиков. Сохранилось свидетельство современника: «Безукоризненный джентльмен, в буржуазном костюме которого чувствовалась подлинная забота о вкусе и элегантности, заходил в наши штабы, полные рабочих в фуражках и пальто, опоясанных пулеметными лентами. Красавец-мужчина с тщательно ухоженной бородой клинышком, очень интеллигентный, с благородными манерами».

Даже Красин, который близко знал лидеров большевиков, не понимал овладевшей ими жажды власти. Ленин был готов отдать полстраны, лишь бы оставалась возможность управлять другой половиной. Более рассудительные большевики считали, что надо сделать ставку на Учредительное собрание и постепенно привлечь массы на свою сторону. Ленин не хотел ждать! И в своей логике был прав. Если бы Учредительное собрание, представляющее интересы всего народа России, приступило к работе, большевики лишились бы шанса удержать власть.