Когда чародейка справилась со слезами, Хоукрил ласково сказал:

— Детка, лучше бы нам уйти. Мы должны найти остальных Высочайших Князей и встретить врага вместе. Держи Камень наготове, пока я соберу все, что нам нужно, и прикину, в какую дверь лучше отсюда выйти.

Эмбра сглотнула, высморкалась, снова сглотнула и кивнула. Лицо ее было белым, как снег под луной, но она сумела изобразить кривую усмешку.

Хоукрил на мгновение стиснул ее плечо и быстро принялся за дело, за какие-то мгновения нашел и протянул ей нагрудник своей кирасы.

— Дай мне Дваер и начинай застегивать.

Он терпеливо стоял, ожидая, пока она справится с приступом нервного смеха, а затем вытрет слезы, и Эмбра знала, что за это всегда будет его любить.

Она, как могла быстро, застегнула все пряжки и затянула ремни, не обращая внимания на расцарапанные пальцы и сломанные ногти. Она так любила этого здоровенного медведя за его бесконечное терпение и, прежде всего, за доброту…

— ВСТАВАЙТЕ, МИЛОРД! — настойчиво взывал молодой голос.

Наместник Сторнбриджа протер глаза и рявкнул:

— В чем дело? Да убери ты эту свечу подальше от глаз!

— Вставайте! На замок напали!

— Ч-что?

— Высочайшие Князья убивают ваших людей, лорд, убивают по всему замку. Они поджигают его! Вставайте, пока они весь замок нам на головы не обрушили!

Лорд Рарандар от души выругался и с трудом поднялся, провел пятерней по спутанным волосам и скривился, увидев свое отражение в зеркале, стоявшем на столике у постели. Внезапно между ним и отражением возникла рукоять меча. Меч был знакомый — его собственный.

— Ваш меч, господин, — зачем-то пояснил слуга.

Наместник посмотрел на меч, затем на слугу. Глаза его сузились.

— А где Алаис и Джаундра? Я тебя не знаю!

Лицо человека с мечом пошло волнами и изменилось, и уже другой, куда более холодный голос произнес:

— Знаешь ты меня, знаешь.

Рарандар поморщился.

— Брат Мауриван!

— Он самый, — холодно ответил змеиный жрец. — Давай вставай, одевайся, а то будет еще хуже!

— Хуже, чем что?

— Вставай!!!

Наместник повиновался. Только дважды до того ему доводилось слышать, как Мауриван говорит таким тоном, и каждый раз за неповиновение, недопонимание или медлительность кто-то платил жизнью.

Когда он стоял, дрожа, в темноте — поскольку жрец находился между ним и одинокой свечой, — Брат во Клыке рявкнул:

— Вытянуть руки! Ноги раздвинуть!

— Ты что…

— Молчать!

Через мгновение последовал очередной приказ:

— И стой тихо, если не хочешь, чтобы тебя изуродовали!

Перепуганный наместник умудрился стоять не шевелясь, если не считать сотрясавшей его тело дрожи. Он устоял, даже когда увидел, как детали его доспехов сами плывут к нему из разных углов комнаты. Конечно, то была магия Мауривана.

Змеиный жрец стоял молча, глядя, как латы сами собой соединяются и находят свое место, как затягиваются ремни. Вот по молчаливому приказу затопали по полу сапоги и остановились прямо перед босыми ногами наместника. Он влез в них, покрывшись испариной и поморщившись оттого, что металл доспехов впивался в тело. Он прежде никогда не надевал доспехов без поддевки, и потому железо теперь болталось на нем, громыхая и врезаясь краями в тело.

Он постарался не раздражаться и не показывать Мауривану своего нарастающего страха, поскольку жрец отпустил меч и тот вместе с ножнами и перевязью с четырьмя кинжалами беззвучно поплыл к наместнику.

— Я готов, — резко сказал Рарандар, поймав в воздухе плывущий к нему шлем, прежде чем тот успел ударить его по физиономии, и стараясь водрузить его на голову. — Куда…

— В гостиную капитана.

— Риетрела? Ты и его тоже разбудил? Тогда почему он сам не…

— Да потому, что он мертв. Он напал сдуру на одного из них, которого они называют Ястребом, и вместе с остальными его размазали по стенке комнаты, в которой ты поместил этого человека-гору. Эта девка, с которой он спит, держит Дваер наготове и чуть что пользуется им не раздумывая.

Наместник открыл рот, чтобы что-нибудь ответить, но в голове было пусто. Тогда он опустил забрало и пошел прочь из комнаты вниз по лестнице к покоям капитана стражи.

Он даже не оглянулся, чтобы проверить, идет ли за ним Мауриван. Сторнбридж не сомневался в том, что, куда бы он ни пошел и что бы ни делал, жрец всегда будет это видеть. Он давно подозревал, что Брат во Клыке всегда следит за ним.

И, как и всегда, мысль эта была совершенно неутешительной.

— Еще немного, — задыхаясь, шептала Тшамарра, из последних сил волоча за собой Краера.

Брошенный со всей силы меч ударился в резную панель стены совсем рядом, слева от них, и квартирмейстер выругался, превозмогая боль. Он снова вцепился в чародейку, чтобы продолжать путь, когда снизу послышались новые голоса.

Они спустились на один пролет, поднялись по другому, и все время по пятам их преследовали стражники. У Тшамарры не осталось действенных заклинаний — она могла вызвать свет, создать небольшую иллюзию, чтобы изменить внешность, и все. А Краер быстро терял силы.

Нижний коридор, в котором отвели комнаты для чародеек, был полон стражников и слуг, которые неуклюже размахивали мечами и выглядели так, будто их только что выдернули из постели.

Это оставляло беглецам весьма небольшой выбор. Они отступили сюда, в то время как большинство обитателей замка пустилось следом за фальшивыми Краером и Тшамаррой, созданными лучшим заклятием иллюзии, каким только владела наследница рода Талазорн.

Краер убил двоих стражников, получив при этом колотую рану мечом в плечо, но зато дал Тшамарре время распахнуть двери достаточно широко и найти лестницу наверх.

Двое Высочайших Князей бежали, спотыкаясь, по залитым лунным светом или погруженным во мрак верхним незнакомым коридорам, стараясь опередить немногих, но упорных преследователей и раздумывая о том, что будет с ними на рассвете, когда весь замок поднимется на ноги.

Распахнулись еще несколько дверей, и еще несколько сладко храпевших слуг проснулись, но беглецы нашли наконец нужную лестницу. Она вела все выше — может быть, на башню, где они сумеют забаррикадироваться.

Тшамарре было уже все равно. Внутри нее словно бушевал огонь. Пот выступал так обильно, что в сапогах хлюпало, все тело немело, ею овладела какая-то дремотная беспечность, а внутри все сильнее разгорался гнев. Гнев, совсем не похожий на тот, что охватывал ее обычно, из-за резкого и непредсказуемого нрава. Этот гнев был темным, жарким и глубоким, он поднимался, словно прилив. Она ощущала, как сжалось горло. Что же случится, когда прилив захлестнет ее с головой?