Так проходили дни. Поток новостей стал казаться нереальным, словно бесконечный фильм ужасов. Дикторы были оцепеневшими, вялыми. Иногда они плакали.

Гостиная Фрэнка располагалась в углу здания, поэтому окна выходили и на город и на озеро. Дживан предпочитал второе. Если развернуть телескоп Фрэнка в сторону города, можно было увидеть автомагистраль, и зрелище расстраивало. Первые два дня пробка из машин с прицепами и прикрепленными к крышам чемоданами, корзинами еще хоть как-то двигалась, но к третьему утру движение полностью замерло. Люди начали пробираться пешком, с вещами, детьми, собаками.

К пятому дню Фрэнк вернулся к работе над книгой, ведь, как он сказал, новости сведут их обоих с ума. Да и к тому времени уже не было дикторов как таковых, их заменяли другие работники каналов, не привыкшие быть по другую сторону камер – с экранов сбивчиво говорили операторы и администраторы. Затем начали пропадать страны, город за городом, – никаких новостей из Москвы, из Пекина, затем из Сиднея, Лондона, Парижа… Соцсети пестрели истерическими слухами, а местные новости охватывали все меньшую территорию. Каналы прекращали работу, пока в эфире не остался единственный. Неподвижная камера снимала отдел новостей, и сотрудники канала по очереди распространяли добытые сведения. Однажды Дживан проснулся в два часа ночи, и перед камерой никого не было. Все ушли. Дживан долго смотрел в пустую комнату на экране.

На других каналах лишь потрескивали помехи или светилась тест-таблица, кроме тех, где повторялось правительственное сообщение, бесполезные советы о том, что необходимо оставаться в помещении, а также избегать мест массового скопления людей. Через день кто-то наконец выключил камеру в пустом отделе новостей, или же она прекратила работать сама. Еще через день пропал Интернет.

Торонто погружался в тишину. С каждым утром она становилась все глубже, вечный шум города постепенно сходил на нет. Дживан рассказал об этом Фрэнку, который пояснил: «Горючее заканчивается». На самом деле, осознал Дживан, глядя на пробку на автомагистрали, даже те, у кого есть горючее, не могли никуда уехать. Все дороги были перекрыты брошенными машинами.

Фрэнк постоянно работал и почти закончил мемуары филантропа.

– Он, наверное, мертв, – сказал Дживан.

– Наверное, – согласился Фрэнк.

– Тогда почему ты до сих пор о нем пишешь?

– Я подписал контракт.

– Но все остальные, кто его подписал…

– Знаю.

Дживан поднес бесполезный мобильный телефон к окну. Нет сигнала, значилось на экране. Дживан уронил телефон на диван и уставился на озеро. Может, приплывет лодка и…

Сидя в тишине квартиры брата, Дживан ловил себя на мысли, насколько города зависят от людей, насколько все от них зависит. Мы оплакивали безличность современного мира, но это ложь. Мир никогда не был безличным. Всегда существовала огромная – и хрупкая – человеческая инфраструктура, вокруг нас незаметно работают люди, а когда перестают работать, система выходит из строя. Никто не доставляет горючее на заправки или в аэропорты. Машины обездвижены. Самолеты не могут взлететь. Грузовики стоят на месте. В города не поступают продукты, магазины закрываются. На помещения вешают замки, которые срывают мародеры. Никто не выходит на электро– или подстанции, никто не убирает упавшие деревья с линий электропередач. Дживан стоял у окна, как вдруг свет погас.

Несколько мгновений он глупо стоял и щелкал выключателем. Туда-сюда, щелк-щелк.

– Хватит. – Фрэнк делал пометки на полях рукописи, пока сквозь жалюзи еще приникал сероватый свет дня. – Ты меня с ума сводишь.

Фрэнк просто уходит от всего, прячется в своей работе, понял Дживан, но не мог не завидовать. Если бы у Дживана была работа, он тоже искал бы в ней спасение.

– Может, это только у нас что-то стряслось, – сказал он. – Например, в подвале предохранитель перегорел?

– Да какое только у нас. Удивительно, что электричество вообще так долго проработало.

– Мы будто в шалаше на дереве, – заметил Фрэнк вскоре после того, как перестал работать водопровод.

Шел примерно тридцатый день. Дживан и Фрэнк могли сутками не разговаривать, однако случались и необъяснимые мгновения мира, спокойствия. Дживан еще никогда не ощущал такого единения с братом. Фрэнк все работал над мемуарами филантропа, а Дживан читал. Он часами разглядывал озеро в телескоп, но и вода и небо оставались пусты. Ни кораблей, ни самолетов, и куда делся Интернет?..

Дживан давно не вспоминал о шалаше, который располагался на заднем дворе их родительского дома в пригороде Торонто. Они с Фрэнком часами там сидели и читали комиксы, подняв наверх веревочную лестницу, чтобы к ним не проникли чужаки.

– Мы можем еще довольно долго пережидать, – сказал Дживан, проверяя запасы воды, по-прежнему достаточные. Он успел наполнить все доступные в квартире емкости, пока водопровод не иссяк, а недавно начал собирать снег в горшки и миски, выставленные на балконе.

– Да, – согласился Фрэнк. – А потом что?

– Ну, будем сидеть здесь, пока не включат электричество или не приедет Красный Крест или типа того.

В последнее время Дживан полюбил представлять яркие сцены, как в кино, перебирать и смешивать различные образы. Больше всего он любил воображать, как проснется утром от звуков громкоговорителя, объявляющего, что в город вошла армия, что все кончено, гриппа больше нет, и жизнь возвращается на круги своя. Как отодвинет комод от двери и спустится на парковку. Может, какой-нибудь солдат предложит ему чашку кофе, похлопает по плечу. Как люди будут хвалить его, Дживана, дальновидность с запасами еды.

– С чего ты решил, что электричество включат? – поинтересовался Фрэнк, не поднимая головы.

Дживан начал было отвечать, но не нашел слов.

31

Интервью с Кирстен Реймонд проводит Франсуа Диалло, библиотекарь города Нью-Петоски, издатель и редактор газеты «Нью-Петоски ньюс», пятнадцатый год, продолжение.

ДИАЛЛО: Прости. Не стоило спрашивать о татуировке с ножами.

РЕЙМОНД: Прощаю.

ДИАЛЛО: Спасибо. Могу ли я, впрочем, спросить о самой катастрофе?

РЕЙМОНД: Конечно.

ДИАЛЛО: Как понимаю, ты была в Торонто. С родителями?

РЕЙМОНД: Нет. В первый день или, скорее, в первую ночь, хотя неважно, я участвовала в постановке «Короля Лира» и на сцене умер ведущий актер. Его звали Артур Линдер. Помнишь, мы обсуждали несколько лет назад? В одной из твоих газет нашелся некролог.

ДИАЛЛО: Если ты не против, нашим читателям было бы…

РЕЙМОНД: Хорошо. У него случился сердечный приступ. Мало что о нем помню, потому что вообще мало что помню о тех временах. У меня осталось общее впечатление, если так можно сказать. Он относился ко мне с добротой, у нас завязалось что-то вроде дружбы, и я очень четко помню его смерть. Я была на сцене с еще двумя девочками, но стояла за спиной Артура и не видела его лица. Только как в первых рядах засуетились люди. Потом вдруг раздался звук, резкий шлепок – Артур ударился ладонью о фанерную колонну. Он взмахнул рукой, пошатнувшись, и на сцену взобрался мужчина из зала, подбежал к Артуру…