меняется, уникальна для нашего вида. Ближайший аналог у других животных со слиянием-разделением встречается у волков и пятнистых гиен в то время, когда стая или клан приносит мясо щенкам в логово. У всех трех видов базу иногда перемещали как для того, чтобы враги не смогли почуять запах[241], так и для того, чтобы новые места охоты оказались для представителей вида в пределах досягаемости.

Эколог Эдвард Уилсон считает, что обладание хорошо защищенной домашней базой находится в основе нашей человеческой природы[242]. С этой точки зрения древние люди были подобны муравьям, отправляющимся на поиски корма из центрального гнезда. Я предлагаю внести в эти представления поправку. Несомненно, локальная группа организовывала свой лагерь гораздо более тщательно, чем волки свое логово, и оставалась там какое-то время, чтобы дать отдохнуть старикам, больным и детям. И все же лагеря обычно были недолговечными и не особенно безопасными. Локальные группы странствовали, отчасти чтобы защититься. Некоторые охотники-собиратели, аче (гуаяки) в Парагвае и обитатели Андаманских островов Бенгальского залива, жили в условиях постоянной угрозы, в этом случае – со стороны чужаков, и часто меняли местоположение, иногда ежедневно. Члены локальной группы могли совместно отогнать леопарда, хотя стадо павианов, толпой напавшее на ту же кошку, действовало бы почти с таким же успехом. Можно было бы сказать, что множество костров многих семей вокруг места стоянки удерживали хищников на расстоянии лучше, чем костер одной-единственной семьи. Но защита на уровне локальной группы была ограниченной: заметные, защищающие каждого укрепления появились, только когда люди стали селиться в деревнях.

Наша история жизни в бродячих локальных группах, которые были частью общества со слиянием-разделением, включающим сеть передвижений и взаимоотношений, указывает, что рассредоточение имело (и имеет) такое же значение для успеха человека, как и стоянка на одном месте. Время, проведенное в лагерях, позволяло людям совершенствовать общественную и культурную жизнь, основанную на личном взаимодействии в широких масштабах, таким способом, который недоступен ни одному другому виду со слиянием-разделением; в то же время мобильность давала возможность для такого расширения пространства, занимаемого обществом, которое не сравнимо ни с чем, достигнутым ранее другими сообществами сухопутных позвоночных животных. Требовался недюжинный интеллект, чтобы ежедневно контролировать взаимоотношения с людьми в той же локальной группе и, кроме того, быть осведомленным о делах других людей, находящихся далеко.

Слияние-разделение у других животных выглядит удивительно неорганизованным по сравнению с таковым в общинах, но подгруппа шимпанзе (или бонобо) и человеческая локальная группа не являются абсолютно разными. В действительности определенные шимпанзе подошли близко к тому, чтобы селиться на временных домашних базах. Хотя большинство шимпанзе – лесные жители, некоторые живут в саванне, в тех условиях среды, где происходила эволюция человека. Шимпанзе, обитающим в саванне, уделяется мало внимания, хотя их социальные структуры больше приближены к тем, что характерны для локальных групп охотников-собирателей. Прежде всего – им приходится ходить пешком почти столько же, сколько бродячим охотникам-собирателям. По оценке приматолога Фионы Стюарт, сообщество шимпанзе в Танзании, состоящее из 67 особей, бродит на участке площадью от 270 до 480 км2: животные чрезмерно рассредоточены, почти так же, как были рассредоточены охотники-собиратели в такой среде.

Подгруппы саванных шимпанзе также имеют более постоянный состав и местоположение по сравнению с лесными сообществами. Здесь играют роль несколько факторов. Животные не могут, просто блуждая, перейти в следующую подгруппу, которая может находиться довольно далеко. Заросли деревьев, которые предпочитают шимпанзе, встречаются редко и находятся далеко друг от друга, и из-за большого расстояния шимпанзе часто остаются поблизости от одного участка несколько дней, прежде чем попробовать перейти на другое место. Охотники-собиратели недавнего прошлого тоже предпочитали небольшие рощи для своих лагерей в саванне – не только из-за тени, но и потому, что там встречалась вода и другие необходимые ресурсы. К тому же деревья в саванне редко бывают достаточно крепкими для того, чтобы человекообразные обезьяны могли устроить себе ложе в кронах деревьев из покрытых листьями веток так, как они это делают в лесу. Поэтому шимпанзе часто устраиваются спать на земле, собрав пучки травы или складывая молодые деревца в структуру, которая неясно напоминает временные убежища, возводимые бушменами из травы и палок. Шимпанзе также проводят время в пещерах, укрываясь от полуденного солнца[243]. Отправляясь на поиски пищи из таких мест отдыха, саванные шимпанзе убивают мелких приматов копьями, сделанными из веток, и палками выкапывают съедобные клубни, в некотором роде подобно охотникам-собирателям[244].

Несложно представить, что наш общий с шимпанзе предок был способен на подобные действия, не говоря уже о последовавшей длинной череде гоминид. Эволюция социальных навыков, необходимых индивидам, чтобы оставаться с членами одного и того же сообщества каждый вечер; приручение огня нашим предшественником Homo erectus 400 000 лет назад и совместная трапеза перед устройством на ночлег, вероятно, дали людям пристанище, которое стоило того, чтобы возвращаться к нему постоянно[245]. Так появились настоящие лагеря.

Реальность обществ охотников-собирателей

Множество книжных полок занято статьями и книгами антропологов, писавших об охотниках-собирателях, основываясь исключительно на том, что происходило в локальных группах, и игнорировавших то, как локальные группы охотников-собирателей идентифицировали себя с более широким обществом. Иногда, если антропологи вообще признают связи между локальными группами, они заявляют, что кочевники не имели обществ, о которых стоило бы говорить[246]. Такая точка зрения часто подразумевает, что культура охотников-собирателей отличалась от одной локальной группы к другой, принадлежность людей к более широкой общности отсутствовала и никакой четкой видимой границы не существовало.

Я считаю это сомнительным. Во-первых, все остальные человеческие популяции живут в группах, которые мы называем обществами. Кроме того, локальные группы охотников-собирателей, документально зафиксированные в последние несколько столетий, были связаны с конкретными обществами. Существует множество свидетельств, что принадлежность к конкретному обществу была важнейшей составляющей существования охотников-собирателей, необходимой для понимания того, как появились современные общества. Используемый мной термин «община» может предполагать, что общество состояло из одной локальной группы, так иногда и было, но общества, как правило, включали ряд локальных групп. Меня не удивляет, что такие общества не замечали или неверно трактовали. До того как приматологи, такие как Джейн Гудолл, исходя из распределения животных в пространстве и конфронтаций с чужаками, пришли к выводу, что у шимпанзе имеются сообщества, существовало общее мнение о том, что животные со слиянием-разделением представляют собой «виды с открытыми группами», без социальных границ[247]. Поэтому понятно, почему считалось, что у человеческих локальных групп, у которых также отмечались перемещения путем слияния-разделения, таких границ тоже нет.

Поскольку члены человеческих общин, как и члены сообществ шимпанзе, редко