– Ты не понимаешь, что говоришь!

– Ты сумасшедший!

Грейс испугалась, когда Лукас схватил ее за руку, но почувствовала, что он не хочет причинять ей боль. Она позволила подтащить себя к двери, очевидно ведущей в спальню. В комнате она сразу увидела волчью маску, лежащую на кровати рядом с сорочкой и ночным чепцом. Стало быть, та картина не была плодом ее воображения. Лукас отпустил ее и взял костюм.

– Красная Шапочка, – начал он лихорадочным голосом. – Изнасилована злым волком, который пригласил ее лечь рядом с ним, прежде чем проглотить. Охотник, идущий по следу волка, убивает зверя и тем самым спасает девочку и ее бабушку.

Он бросил аксессуары на кровать и резко распахнул дверцу шкафа, из которого вытащил шкуру животного с ослиной головой и потряс ею перед ошарашенной Грейс.

– Ослиная шкура, спасаясь от отца-кровосмесителя, который хочет на ней жениться, бежит, встречает свою любовь в лице принца, а отец просит у нее прощения.

Гротескная накидка присоединилась на кровати к маске, ночной сорочке и чепцу. Затем он схватил кошелек, содержимое которого вывалил на пол. Множество мелких белых камушков рассыпались дождем. Сверху Лукас бросил пару высоких кожаных сапог.

– Мальчик с пальчик, жертва людоеда, любящего лакомиться свежим мясом маленьких детей, сбегает от своего мучителя, и ему удается найти дорогу домой благодаря камешкам и семимильным сапогам. Дальше он счастливо живет с братьями и родителями!

Когда Лукас произносил последние слова, его голос сломался от волнения. Но, взяв себя в руки, он снова остановил пристальный взгляд на Грейс, которая не решалась произнести ни слова.

– Да, эти сказки ужасны, потому что описывают страдания, которым по вине взрослых подвергаются беззащитные дети! Слишком слабые, чтобы сражаться, слишком невинные даже для того, чтобы пожелать смерти своему палачу! Но в сказках, хотя положение и кажется иногда безвыходным, возможно чудо, спасающее маленьких жертв. В сказках Добро может победить абсолютное Зло, Свет – навсегда изгнать Тьму. И, что еще прекраснее, несмотря на полученные раны, возвращается нормальная жизнь! Ты это понимаешь? Ты понимаешь, почему я живу в мире, отграниченном от вашего? Потому что сказки дают мне надежду.

Грейс кивнула. Да, конечно, она понимала.

– Только ценой этой огромной лжи, которую я рассказываю самому себе, я выживаю, Хендрике! – завелся он; жилы на его шее набухли. – Каждый день разыгрывая ужас, который пережил сам, и счастливое избавление, которого не знал, я хоть как-то поддерживаю слабый огонек смысла моего существования. Благодаря этим дурацким переодеваниям, этому внешнему безумию я еще не умер от отчаяния. Так что не говори мне, будто я вновь и вновь повторяю пытки…

Он замолчал, потому что у него перехватило горло.

– Каждую секунду, – заговорил он вновь, сжав кулаки, – я борюсь против воспоминаний о том, что они со мной сделали. А все это… – добавил он, указывая на свою хижину и костюмы, – все это ось, на которой держится сопротивление моего существа.

Он упал на колени, уткнувшись головой в руки, лежавшие на одеяле.

Грейс видела, как вздымается его спина в бурном ритме дыхания.

Она присела на край кровати и деликатно положила руку ему на плечо.

– Я сказала тебе это не подумав, Лукас. Я понимаю, что внешнее проявление и восприятие этого другими далеки от того, что по-настоящему происходит внутри. Я, как и ты, отдалилась от мира. Да, у меня есть профессия, но нет ни друзей, ни родных. Я живу одна со своими книгами, – призналась она, нервно теребя кольцо на пальце. Ты просто выбрал иной способ справиться со своим… прошлым. Главное, чтобы это тебе помогало…

Они пребывали сейчас под защитой хижины, затерявшейся в другом мире, в другом времени.

– Ты сильнее меня, Хендрике… у тебя хватило смелости столкнуться с реальностью.

– Я немного верю в судьбу, и если смогу выполнить эту миссию и восстановить справедливость, то лишь потому, что однажды маленький мальчик открыл дверь моей камеры и спрятал меня в багажнике машины… рискуя собственной жизнью. Если бы не ты, я бы никем не стала. Смелость, которую ты проявил тогда, до сих пор живет в тебе. Просто рядом не оказалось никого, кто мог бы тебе о ней напомнить.

Лукас встал, глаза у него были красными, но во взгляде, добром и ласковом, блестел огонек глубокой признательности.

– Мне жаль, что ты не встретила никого, с кем могла бы построить свою жизнь…

Сердце Грейс сжалось при невольном воспоминании о Наис.

– Ну, в любом случае с такой физиономией мои шансы не велики, – пошутила она, показывая пальцем на свою посиневшую и распухшую скулу. – А если без шуток, думаю, что семейная жизнь не для меня до тех пор, пока я не обрету покой. Тот покой, который, возможно, получу, если доведу это расследование до успешного завершения.

В соседней комнате в ночной тишине продолжал трещать огонь. Лукас долго ничего не говорил. Потом положил свою руку на руку Грейс.

– Если для тебя спасение в истине, тогда я постараюсь тебе помочь. Не сердись на меня, если порой мне будет трудно говорить… но я полагаю, ты не в курсе всех их дел. Сначала скажи мне, что тебе известно.

Сидя на краю кровати, она рассказала ему все, что обнаружила в ходе своих поисков.

Лукас слушал внимательно, потом повернулся к ней, и лицо его было таким печальным, что Грейс почти испугалась того, что он собирался ей сказать.

– Значит, ты не знаешь, Хендрике. Не знаешь, как далеко они осмелились зайти.

Лукас сидел на краешке кресла, сложив под подбородком ладони, как для молитвы, и глядя на огонь в камине. Он только что рассказал Грейс о том, что прежде, чем бежать сюда, в этот параллельный мир, он тоже пытался понять, что с ним произошло, и добиться наказания виновных. Более десяти лет. Но в конце концов оказался вынужден прекратить усилия – психологически был слишком слаб, чтобы противостоять тому, что он открыл.

– Мой отец насиловал нас – меня, моего младшего брата и старшую сестру – в течение восемнадцати лет, – начал он. – Они оба умерли. Брат в возрасте тринадцати лет от пневмонии, которую получил, просидев две недели взаперти в подвале за то, что сопротивлялся отцу во время последнего насильственного полового акта. Сестра покончила с собой в тот день, когда социальные службы отказались помочь ей подать заявление в полицию.

Грейс опустила голову, словно собирала страдание Лукаса в свои глаза.

– Мой отец входил в две организации. Первая действительно почитает гамельнского Крысолова и считается наиболее престижной, если так можно выразиться, в среде педофилов. В нее допускается только своего рода элита, ощущающая себя наследницей и хранительницей священных традиций того человека из Средневековья, который сумел увести из-под носа родителей сто тридцать детей и использовать их годами.