Князь Юрий Ингваревич слушал рассказ сына, бледнея лицом. Высокая, гордая и красивая, Евпраксия сидела поодаль, как немое доказательство произошедшего. Князь то и дело посматривал на нее, и на скулах у него начинали двигаться желваки.

– Всеволод Пронский прислал гонца, – заговорил князь. – Пишет, что будет разбираться в этом деле. Сулицу он прогнал от себя за оскорбление жены одного из бояр. Дело чуть было не кончилось убийством. Насилу все замяли.

– С нашими-то что будем делать, княже? – спросил Коловрат. – Богучар, может, и укажет кого, да только я и без него могу назвать предателей.

– Алфея Богучара надо держать под замком. А в городе начинается смута: де, вина его не доказана, а здоровьем Богучар слаб. Требуют на поруки домой отпустить.

– У тебя требуют? – сквозь зубы спросил Федор.

– Доказательством будет слово Всеволода, когда он приедет к нам в Рязань, – резко ответил князь. – Наши с тобой слова – не доказательство. И слово Коловрата – не указ для посадского торгового люда. Он больше всех ратует за войну с монголами, а они хотят миром решить. Не верят они, что нельзя откупиться и договориться. И не хотят верить. И в вину мы им это тоже не поставим, вот что страшно, други мои ближайшие! Ведь и они на словах радеют на благо Рязани. Только мы, злодеи, войны хотим, а они агнцы.

– Будет тебе доказательство того, что они злое замышляют, – пообещал Коловрат. – Скоро будет. Те, кто с Богучаром, волнуются. Он ведь в узилище сидит у тебя. А ну как начнет говорить и признаваться? Только уж не оплошайте в этот момент. Когда я вам приведу их на аркане, вы народ на свою сторону примите. Пусть народное собрание решает их судьбу. Я стою за казнь немедленную. Цена больно высока, княже.

Аким не подвел. В ту ночь пошел мелкий снег, устилавший улицы и переулки посада, накрывший крыши домов белым покрывалом. Прибежавший малец в шапке не по размеру постучал в дверь, ему тут же открыл один из дружинников.

– Тут, што ль, воевода? – деловито и очень серьезно спросил малец. Но, увидев Коловрата, с готовностью снял шапку и подошел к Евпатию: – Дядька Аким поклон тебе шлет, воевода. Велел сказывать, что все пчелы в улье и жужжат.

– А где тот улей-то? Он не сказывал?

– Сказывал, – важно заявил малец. – У Прошки Щербака в кожевенных мастерских, что у реки.

– Спасибо, – похлопал мальца по плечу Коловрат. И повернулся к дружинникам, которые были одеты сегодня по-простому, в кафтаны да шубейки на меху.

Воевода поручил маленького гонца обогреть, накормить и не пускать никуда до самого утра. А сам принялся отдавать поручения. Одного послал к князю Юрию Ингваревичу, второго – к Федору Юрьевичу. Нескольких отправил поднять с постели и привести к мастерским троих самых шумных посадских, кто больше других ратовал за права горожан да за торговый люд, что может миром договориться с монголами.

Два десятка дружинников в кольчугах и с мечами Коловрат повел за собой на берег реки Лыбедь, к излучине, где стояли рубленые мастерские кожевников. И самого богатого из них – Прошки Щербака. Двоих дружинников, одетых неприметно, Коловрат послал вперед, чтобы они вовремя заметили, не выставил ли Щербак дозорных, что предупредят его о приближении людей князя. Этих дозорных надо было убрать тихо и незаметно.

Два десятка дружинников воеводы окружили мастерскую, где среди развешенных по стенам сушившихся кож собрались несколько посадских с намерением сговориться и выслать к монголам свое посольство. И чтобы монгольский хан с ним разговаривал и его слушал, а не князя Юрия, который только войны и крови хочет.

Коловрат встретил князя Юрия за три дома от мастерских.

– Все там, – сказал он, поглядев на посадских, взятых князем, чтобы стать свидетелями измены среди торговых людей. – Кто есть, увидите сами. Никого не выпустим, всех возьмем под руки и вам предъявим. А сейчас могу отвести вас к одному окошку хитрому. Там вы и послушаете, о чем говорят сейчас радетели блага народного.

Боярин Наум Могута сидел во главе большого стола, его было хорошо видно через слюдяное окошко в бревенчатой высокой стене. Посадские с князем Федором слушали, как Могута вещал, а ему вторили торговые Малок и Торопа. Сидел там и из старых дружинников Горидуб.

– Князя Юрия всем народом надо судить, – горячо говорил Могута. – В погреб посадить сына его Федора, воевод, а самого первого – воеводу Коловрата. Вот кто самый вредный для нас человек в детинце. Что Коловрат говорит, то князь и делает. А нам этого не надобно! Мы с Батыем договоримся. Нам не впервой миром решать. Дары богатые пошлем, на любую дань согласимся. Но главное – Юрия, Федора и Коловрата на веревках, как собак, к монголам свезти. А от монголов ярлык на княжение получим и заживем мирно и тихо. Пусть другие города рубятся в сечах и в огне горят.

– А на кого ярлык-то просить будем? – загалдели в комнате. – Нешто из нас кто князем будет или Батый нам своего посадит? Инородца?

– Могуту в князья! – выкрикивали другие. – Он боярин, ему сподручно!

– А пошто Могуту! Горидуба надобно. Он из дружины, дружина за ним пойдет.

– Богучара надо! Богучара знают повсюду, даже в половецких селениях, даже у мордвы и булгар. Он везде торгует, он сговорится с соседями.

– Богучар в подвале сидит у князя, сказывают. Привезли его откуда-то чуть живого, всего побитого и порубленного. То ли пытали-выведывали, то ли еще что.

– Завтра поутру надо идти к князю и требовать Богучара освободить. Князь слишком много на себя берет! Не смогли тогда Коловрата отравить, так надо снова попробовать. Потравить их всех, как мышей в погребе. И тогда наша жизнь настанет, вольная…

– Вольная? – спросил громкий сильный голос. – И кто из вас главный отравитель князя и его верного воеводы?

В большой комнате стало тихо. Так тихо, что слышно было, как где-то в глубине у стены капает вода. В дверях стоял, засунув большие пальцы под пояс, князь Федор. Хмурый, с прищуром. Пальцы на руках припухли. Виднелись на них кровоподтеки после того, как он ломал ногти, пытаясь помочь Коловрату стащить сапоги и спастись от смерти неминуемой в подвалах на границе с Пронским княжеством в руках предателей Могуты и Сулицы.

– Вот оно и настало, – с угрозой в голосе сказал Могута и взялся за рукоять сабли. Вскочивший Горидуб отбросил в сторону лавку, но в дверь уже ввалились дружинники. Звякнули сабли, у кого-то выбили оружие, кого-то повалили на пол. Некоторые из заговорщиков побросали оружие и попятились к дальним стенам с кожами. На них, выставив мечи, шли дружинники.

Закончилось все быстро. Могута, Торопа и Горидуб лежали на полу связанные и требовали суда народного и справедливого надо всеми, включая князя Юрия. На них уже не обращали внимания. В мастерскую вошел угрюмый и сильно постаревший Юрий Ингваревич с посадскими, брезгливо протиснулся между связанными пленниками. Князю подвинули большой стул со спинкой, он сел, положил руки на подлокотники.