Его рука плавно опустилась ей на спину.

Она попыталась было встать, но он обнимал ее за талию.

— Чжу Ли, — его голос звучал слишком близко, губами Кай прижимался к ее волосам. — Не бойся, — сказал он.

Она не боялась. Разве что, подумала она, позволяя ему нащупать губами ее губы, я слишком о многих людях, слишком о многих словах, слишком о многих вещах мечтаю. У меня чувство, что времени слишком мало. Они поцеловались. Она не сознавала, что до сих пор стоит — она как будто легла на пол.

Чжу Ли высвободилась, выпрямилась и пошла к своей скрипке, словно ничего не случилось, гордясь, что может быть такой же безразличной, как он, и попыталась сыграть первые такты «Цыганки». Разум ее был решителен и нем, но сердце ликовало. Кай ей улыбался. Интересно, подумала она, что он чувствует. Глубоко-глубоко, в тайниках души, доверял ли он хоть кому-нибудь? Она приказала себе раствориться в Равеле. И забылась — в стенах аудитории и в самих звуках.

6

Мы сами не заметили, как недели со времени отъезда Ай Мин превратились в месяцы, а месяцы — в годы.

Восемнадцатого мая 1996 года я смотрела телевизор и пыталась решить сложную задачу («Пусть D — положительное целое число, квадратный корень которого не является целым числом. Докажите, что цепная дробь квадратного корня из D конечна»), как вдруг зазвонил телефон. Голос Ай Мин был слышен поразительно ясно, словно от меня требовалось лишь протянуть руку и втащить ее в комнату. Я была вне себя от счастья. Последнее письмо от нее пришло месяц назад, и спустя пять долгих лет мы с мамой ждали хороших новостей — амнистия, о которой давно ходили слухи, наконец состоялась, и Ай Мин, вместе с почти полумиллионом остальных, подала заявление на ПМЖ в Соединенных Штатах.

— Ма-ли, — сказала она, — я звоню поздравить тебя с днем рождения.

Мне только-только исполнилось семнадцать. Ай Мин засыпала меня вопросами — про маму, про математический летний лагерь, про мои планы на университет, про нашу жизнь — но я пропустила это мимо ушей.

— Что там с твоим заявлением? Тебе назначили собеседование?

— Нет… пока ничего нового.

Я попросила ее дать мне свой номер и положить трубку, чтобы я могла ей перезвонить.

— О нет, не беспокойся, — сказала Ай Мин. — Тут такие дешевые телефонные карточки. Всего цент в минуту.

Теперь она говорила по-английски с намеком на нью-йоркский акцент — с напряженностью, которой раньше в ее выговоре не было. И в Сан-Франциско, и в Нью-Йорке она кем только не работала — официанткой, уборщицей, няней, репетитором. Сперва, в силу американской новизны, ее письма искрились наблюдениями, шутками и историями. Мы с мамой дважды навещали ее в Сан-Франциско, где, несмотря ни на что, она казалась счастливой. Но с тех пор, как в 1993 году она переехала в Нью-Йорк, мы с ней не виделись. Ай Мин всегда говорила, что время не самое удачное — то она жила в общежитии и ей нельзя было принимать гостей; то расписание у нее было плавающее; то она работала в ночную смену. И все же письма от нее приходили как по часам. Ай Мин больше не писала о своей жизни, а вместо того вспоминала Пекин или свое детство.

В 1995-м, когда Конгресс принял Раздел 245 (i) Акта об иммиграции и гражданстве, мы думали, что за год она легализуется.

Сейчас, по телефону, я и не знала, что сказать. Вдруг ни с того ни с сего начались помехи.

— Ай Мин, правда, как у тебя дела?

— Мари, мой английский настолько улучшился, что им меня не завернуть, — она рассмеялась — чужим смехом. — Как только получу документы, поеду домой. Моя мама… Да ничего такого, просто… — на заднем плане до меня донесся шум машин. — Ты же скоро приедешь в Нью-Йорк, правда?

— Конечно!

Но, хоть я и говорила так, я понятия не имела, как бы такое могло быть возможно. Мы с мамой нищенствовали как никогда в жизни.

— Тебе уже семнадцать. Если бы мы шли по одной улице, я бы тебя, может, и не узнала.

— Да я совсем не изменилась, только выше стала… Ай Мин, новый анекдот хочешь? Что буддист написал в открытке? — она уже хихикала. — «Не думаю о тебе».

— Ма-ли, сколько надо буддистов, чтобы ввернуть лампочку?

— Ни одного! Они и есть лампочка.

Машины на фоне словно рассмеялись контрапунктом.

— А ты не могла бы… — она закашлялась и перевела дух. И сказала: — У тебя еще остался тот рукописный экземпляр семнадцатой главы? Он был твоего отца…

Я должна была настоять, должна была спросить, что она хочет мне сказать, но Ай Мин казалась такой хрупкой. Как будто я стала старшей сестрой, а она — младшей. Я сказала:

— Конечно, вот она у меня на полке, рядом с теми, что мы отксерили в Сан-Франциско. Помнишь? Вот я стою, и мне прямо отсюда ее видно. Этим летом мы приедем в Нью-Йорк, обещаю.

— Скучаю по вашим голосам. Иногда мне часами приходится каждый день ездить в подземке, я как ребенок в нижнем мире и всякое себе воображаю… Нижний мир — отдельное царство, с собственными префектурами, магистратами и правительством, он должен был быть вообще отдельным городом… Томлюсь любовью я к утраченному раю / Воспряну я к свободе и в дальний путь пущусь. Знаешь эти стихи?

Ее слова меня напугали.

— Ай Мин, только не отчаивайся, не сейчас, когда ты уже столько трудилась.

— Ох, Ма-ли, я же не хочу сказать, что я несчастлива. Совсем напротив. Просто я хочу сделать еще один шаг. Я хочу жить.

Прежде чем попрощаться, я записала ее новый номер — на той же странице, что и решение цепной дроби квадратного корня из D. Но когда вечером мама попыталась дозвониться до Ай Мин, нас не соединяло. Я боялась, что не расслышала или неправильно записала — и все же ее голос звучал так точно, так безупречно четко. Когда мама попыталась дозвониться до матери Ай Мин, нас соединило — но никто не брал трубку.

Через две недели пришло письмо. Ай Мин писала, что состояние здоровья ее матери скоропостижно ухудшилось и что она едет домой. Она просила о ней не беспокоиться, что очень скоро она сможет навестить нас в Канаде. Я хотела дать Ай Мин свой электронный адрес — [email protected]. Мы только-только провели домой интернет, и это был мой первый имейл; я знала, что таким образом мы никогда не потеряем связь и сможем общаться практически мгновенно. Каждый день, придя домой из школы, я верила, что меня ждет письмо или голосовое сообщение, но меня ждала лишь тишина — ку, которая теперь шумом стояла в воздухе.

Когда настало лето, мы полетели в Нью-Йорк и доехали на метро по последнему известному адресу Ай Мин. Одна из ее соседок по комнате, Ида — женщина в возрасте, сказала, что отговаривала Ай Мин лететь. Если бы Служба иммиграции и натурализации узнала, что Ай Мин выехала из страны, ее заявление отправилось бы в корзину. Или, еще хуже, если бы ее поймали при возвращении, то запретили бы ей въезд в США на десять лет. Сама Ида только что получила амнистию по той же программе. Она объяснила нам, как добраться до фабрики искусственных цветов, на которой работала Ай Мин, но когда мы прибыли на место, никто в офисе не стал с нами разговаривать. Под конец, когда мы уже уходили, выбежала девочка-подросток. Она заговорила с нами по-кантонски и сказала, что Ай Мин ждали обратно еще несколько недель назад, но она так и не приехала.