сдвинув мою шапку, и повел к машине. Бормотал, что молодо зелено, что характер у его сына не подарок. Что он и сам упрям как сто быков, а уж Стёпа и подавно. Что я очень хорошая, и всё у нас с ним будет хорошо. Я молчала. Я-то знала, что хорошо не будет. Ничего у нас с ним не будет.

Позволила усадить себя в машину, и назвала мамин адрес, не хотела быть одной.

Больше Дмитрий Эдуардович не лез, только попрощался, когда довёз, и попросил передать маме привет.

А ввалившись неожиданно к маме, я выложила ей всё как есть, и уснула в тёплых утешающих объятиях, и тихом мурлыкание родного глосса, что всё наладиться, и всё будет хорошо. Милая сказка, в которую, можно поверить хотя бы на ночь.

22

Через неделю позвонила Эля, пригласила посидеть где-нибудь. Приехала всего на пару дней, навестить бабушку Олю, и поэтому отказать было неудобно. Хотя какая из меня сейчас сиделка баров. Не выпить, не потусить. Меня то тошнит, то воротит, то откровенно рвёт. И давление низкое никуда не делось. Я чувствовала себя так словно я разбитая и заново склеенная хрустальна ваза, и если меня не удачно взять и слегка сдавить, я снова рассыплюсь на множество осколков.

Меня бесило постоянное буйство гормонов, я то плакала, то злилась. Заводилась с пол оборота, и даже на работе заметили перемены в моём характере, и приходилось вести себя сдержаннее, а это злило ещё больше. Лидка так вообще перестала ко мне приходить, нарвавшись на откровенную грубость.

Всё чаще болтала с ребёнком, гладя плоский живот. Прямо ритуал у меня такой был. Ритуал, который мне нравился. Нравилось представлять маленького кроху. С существом, с которым мы за одно, против всего мира. Ну, это я уже хватанула. Меня теперь поддерживали мама и брат. Паше тоже пришлось выложить всю правду, некуда было деваться. Он позвонил узнать, как я настроена на поездку, март то не за горами. Собралась с духом. Рассказала. Паша, молча, впитал информацию, а в конце спросил, в курсе ли Стеф.

— Если сама не скажешь, то я скажу за тебя! — прервал он мои блеянья по поводу, что не хочу иметь ничего общего со Стёпой.

— Роза, он должен знать об этом. Это его право, как бы ты не была на него обижена, — снова припечатал здравым смыслом.

Я это знала. Я об этом думала. И мама настаивала, на том, чтобы ему сообщить.

Но последний наш разговор показал, что мы совершенно непримиримы. Каждый топчется на своём берегу, и ни шагу не может ступить навстречу.

Я отмахивалась от всех этих ультиматумов, и уходила читать письма бабушки Оли. Они настолько были пропитаны любовью, нежностью, лаской. Как она устояла. Я бы не устояла. Он так любил её. Умолял о встречи, говорил, что жизни нет для него без неё, просил о коротком свидании, чтобы хотя бы ещё раз увидеть её глаза, коснуться тёплой руки.

Читала и плакала, и представляла нас со Стефом. Разлучённых и несчастных.

С Элей договорились встретиться в том же баре, возле нашей работы, в котором мы столкнулись недавно. Я пришла вовремя, а она опаздывала. Я сидела, вертелась, всё время, вскидывая взгляд на входивших, но Эли всё не было, и на сообщения не отвечала, и звонки сбрасывала.

Ко мне уже пару раз, намеривались подсесть, и познакомиться.

Я только удивлялась, чем я привлекала сейчас мужчин.

Минимум косметики, Бледная, нервная, растрепанная.

А они словно сговорились, и я, не выдержав, двинулась на выход, все равно ничего заказать не успела. А Эля потом пусть объясняется.

Народу набилось, не протиснуться, я шла, инстинктивно прикрывая живот, пока не врезалась в кого-то.

— Это уже не смешно, — разозлилась я, взирая на застывшую фигуру Стёпы, — передай своему семейству, чтобы прекратили…

— Бабушке Оле стало хуже, — перебивает он меня, — Эля не смогла приехать. Ты поедешь к нам?

Я тут же теряю свой воинственный запал.

— Конечно, — киваю я, и он тянет меня за руку. Я на ходу накидываю пальто.

Едем молча. Я смотрю на мелькание огней вечернего города, и готовлюсь морально к тяжелой встрече.

— Как ты себя чувствуешь? — разрывает тишину, низкий голос Стефа.

Я отворачиваюсь от окна, и бросаю взгляд на него.

— Прекрасно, — отвечаю, и скольжу взглядом по его профилю. По взъерошенным волосам, по впалым щекам, с щетиной, по пухлым, поджатым губам. Руки уверенно держать руль. Взгляд сосредоточен на дороге. Интересно наш ребёнок будет похож на него. И что он возьмёт. Упрямый характер, красивые глаза, острый ум?

— Что? — озадачивается он моим долгим разглядыванием.

— Ничего, — отвечаю и снова отворачиваюсь, добавляя про себя: «К сожалению ничего»

Бабушка Оля и вправду плоха. Совсем не реагирует на собравшихся вокруг неё людей, и мы только тихо переговариваемся, между собой. Ксения Антоновна благодарит меня, что приехала. Эля обнимает и извиняется за неудавшиеся посиделки.

— Прекрати себя вести, так словно я уже померла, — ворчит тихо старушка.

— Мам, ну что ты такое говоришь? — возмущается Ксения Антоновна. — Мы просто решили тебя все вместе навестить. Смотри и Эля приехала, и Степа с Розой здесь.

Меня немного покоробило упоминания нас в подобном контексте, но я смолчала.

Ольга Владимировна, разлепила глаза, и обвела всех мутным взглядом, остановилась на мне.

— Роза, — тихо позвала она, и я подошла.

— Милая, я так рада, что вы померились, — шелестит её голос, и никто не перечит ей, разве можно сейчас вести эти сложные беседы, все просто молчат, не отрицая и не соглашаясь.

— Стёпа, — зовет она, и Стеф приближается, встаёт позади меня.

— Береги её внучек, — напутствует старушка, — береги, нет тебе жизни без неё, маешься ты, в ней смысл для тебя.

Стёпа молчит, я только ощущаю жар его тела позади, и тихое дыхание.

— Роза расскажи ему, — снова обращается ко мне.

— Что рассказать? — удивляюсь я.

— Сама знаешь, — отвечает Ольга Владимировна и прикрывает глаза, —