Тихо расписываемся, без всяких там гуляний, едем в ресторан, где вдвоём отмечаем это событие.

Всё равно семье сейчас не до праздника, слишком ещё мало прошло времени с похорон бабушки Оли. Но они все очень рады за нас, а уж как радовались будущему потомству, целовали, обнимали, сетовали, что бабушка не дожила. Но я тихо и печально, кивала, она знала, она всё знала.

После ресторана, едем в наш дом, и Стёпа заносит меня на руках, как положено, вносить, жену. Ставит в гостиной на пол. Я оглядываюсь вокруг. Когда только успел? Всё обставил мебелью. Дом сразу наполнился уютом, и теплом.

Потом повёл меня наверх. Я думала, тащит в спальню, а он открывает дверь одной из комнат, а там оказывается детская. Во всю стену нарисовано сказочное дерево. На нем распускаются красивые бутоны, и фрукты, поют птички. Под ним стоит кроватка, такая крохотная накрытая кружевным балдахином. Рядом мягкое кресло, сбоку пеленальный столик, колыбелька. Всю такое сказочное, ажурное, словно воздушное печенье. Я от умиления, конечно же, расплакалась.

— Ну, знал бы, сперва бы, спальню нашу показал, — ворчит Стёпа и стирает с моих щёк слёзы.

— А это разве не та где мы в прошлый раз… — шмыгаю носом.

— Нет, там теперь гостевая, наша другая теперь, — и Стеф ведёт меня чуть наискосок от детской, и подталкивает, открывая дверь.

— Давай жена располагайся, теперь ты здесь надолго, — продолжает подталкивать меня, пока я не падаю на мягкую постель, на спину, а сам нависает сверху.

— Эй, я не успела ничего рассмотреть! — верещу я, — И вообще, что значит надолго, мне работать надо, с Савелием Петровичем, как с тобой не прокатит, он на меня не льстится!

— Поговори мне! — рыкает Стеф, и задирает моё платье, да самой груди, — Хочешь, чтобы у вас опять сменился генеральный, в связи со смертью нынешнего.

А сам целует мой оголённый живот.

— Сын, ты слышишь, что несёт твоя мать? — перемежает поцелуи с ворчанием, и тянет вниз мои колготки вместе с трусиками.

— Откуда ты знаешь, что будет сын? — подтягиваюсь на локтях, и смотрю, как он скидывает с себя пиджак и расстегивает рубашку.

— Ну, ты же хотела сына, вот я и постарался, — важно тянет он, расстегивая тем временем ремень, и стягивая брюки.

— Посмотрим, посмотрим, — прищуриваюсь я, — что будешь делать, если будет дочка?

Степа помогает стянуть мое платье, совершенно оголив моё тело. Нежно гладит, рождая в трепещущем теле отклик. Теплые импульсы блуждают, копятся в районе живота.

— Тогда будем считать, что ты для меня постаралась, — хрипит он, зарываясь лицом в моей груди. Широкие, горячие ладони гладят бёдра, не спеша, распаляя, зажигая, сбивая моё дыхание. Все мысли отключаются, есть только эти восхитительные прикосновения, моего мужчины.

Степа закидывает, мои руки за голову прижимает одной рукой, вторую кладёт, на грудь, сжимает чувствительный сосок, и я выгибаюсь, пронзенная словно током. С губ срывается стон, а он все продолжает, теперь со второй грудью, только теперь бесконечно долго целует, слегка царапая зубами, и я уже бьюсь под ним, в исступлении, от одних только незатейливых ласк.

— Стеф! Прошу!

— Что моя девочка? — хрипит он, но ответить не даёт, закрывает рот поцелуем, погружает влажный горячий язык, трется о мой, посасывает мои губы. И я продолжаю стонать ему в рот, а он жадно ловит даже мои стоны. Наконец отпускает мои руки, и я тут же зарываюсь пальцами в его волосы. Сам он спускается ниже, разводит мои бёдра, пальцы ныряю в мой влажный жар, и я снова выгибаюсь, навстречу дикому наслаждению.

— Стеф! — вскрикиваю я, и впиваюсь в его плечи ногтями.

Стёпа продолжает ритмично двигаться во мне пальцами, кайфуя от моей реакции, я чувствую подступающую разрядку. Тело содрогается до дрожи, и он тут же отступает.

— Нет, нет, пока кончать нельзя, — хрипит его голос, и я всхлипываю.

— Издеваешься над беременной женщиной?

— О да, — скользит он поцелуями ниже, — я только начал.

Раскрывает меня, расставляя ноги шире, и его губы начинают порхать уже на моей трепещущей плоти. Язык умело проникает и оглаживает все чувствительные точки, пальцы крепко держат ерзающие бёдра. Я снова кричу, стону, извиваюсь, но разве прошибешь этого гада. Как только я подхожу к пику, он сбавляет темп, отступает, тихо дует на разгорячённую плоть, и я, уже не таясь, ругаюсь, требуя своё удовольствие. И он сдаётся, потягивается выше, жарко целует меня, и я чувствую, как его плоть медленно наполняет меня, и я задыхаюсь от восторга. Снова вцепляюсь в него ногтями и сжимаю крепче бёдра. Толчки медленные и размеренные. Укачивают, уносят на край вселенной, где взрываются звёзды. Так же и разрядка, накатывает волнами, каждая всё больше, последующей, и норовит засосать на дно. Я расслабляюсь, чувствую, как муж догоняет меня, и как пульсирует во мне его плоть. Мы лежим в переплетении тел, не в силах оторваться друг от друга. Вдыхаем терпкий аромат, что источают наши тела, и одинаково кайфуем от этого единения.

Внезапно внизу хлопает дверь.

— Эй, голубки! — кричит Дмитрий Эдуардович.

— Мы знаем, что вы поженились! — а это Ксения Антоновна.

— Простите, ребят я вас сдала! — верещит Эля.

— И мы знаем, что вы здесь! — довершает мама.

— Что будем делать? — спрашивает Стёпа, всё так же сжимая меня в объятиях.

— Ну, сбежать не получится, — философски рассуждаю я, — и так понимаю, если мы оперативно не спустимся, нас застанут, прямо здесь.

— И что придётся отпустить тебя? — ворчит Стеф, и трётся щекой, о мою шею. Низ живот тут же заныл.

— Ну недолго придётся, — тоже не испытываю от этого восторга, но родители это святое.

А когда мы спускаемся, нас ждёт празднично накрытый стол, и самые родные люди, которые захотели разделить с нами этот особенный вечер.