– Какие уж теперь деньги. Я же не убил тебя, задание не выполнил. Теперь и задаток придется обратно отдавать. А деньги я уже потратил, кредиторам отдал, на мне долги старые давно висели. Мне теперь самому надо свою задницу спасать. Шевелить мозгами, как бы так извернуться, чтобы меня твои враги не пришили. Слушай! Давай сделаем, чтобы всем: и тебе и мне – хорошо было. Ты исчезнешь из города, они же все равно тебя живым не оставят. А я приду на встречу, скажу, что тебя убил и прямо тут, на кладбище, закопал. Денежки свои получу, а потом засяду в тень годика на полтора, так что ни одна собака не найдет.

– Делай как знаешь. Тебе жить. А мне скажи, где и во сколько ваша встреча.

В конце концов я узнал у него, что его встреча с заказчиками должна состояться завтра в кабачке на рю Камбон. В назначенное время я решил незаметно понаблюдать за ними из укрытия и выяснить, что это за люди, кому я так мешаю. Еще раз припугнув его напоследок, я отпустил своего изрядно потрепанного врага на все четыре стороны.

Кое-как приведя себя в порядок, то есть максимально, насколько это возможно, отряхнув от пыли помятый костюм и белую рубашку, протерев носовым платком ботинки и поправив волосы, я двинулся к выходу. Безнадежно истерзанный галстук, к тому же вымазанный кровью противника, я выкинул (да простят мне усопшие эту выходку) под первым же развесистым кустом. Когда я подходил к домику смотрителя, меня окликнули. Михаил Аполлинариевич появился на пороге в обществе двух пожилых дам в строгих костюмах, крошечных шляпках с вуалетками и с седыми локонами. Похожи они были друг на друга, как родные сестры. И отличались лишь тем, что у одной кудряшки были выкрашены в голубой оттенок, а у другой в розовый.

– Что с вами, Юрий Петрович? – удивленно воскликнул старый смотритель, и его седые мохнатые брови полезли на лоб, а лица его спутниц приняли строгое выражение. – Вы что там, с диким вепрем встретились, как Мцыри?

– Почти что, только немного помельче… Белка по дереву скакала, я загляделся, глаза в небо, ну и под ногами оградку не заметил. Упал, ударился о памятник, вот костюм весь испачкал, ушибся. – Врал я, наверное, очень неубедительно. Самому было противно. Но не мог же я им рассказывать всю правду.

– Да-а… – покачал головой Михаил Аполлинариевич. – Бывает. Ну а как цель вашего визита, нашли ли могилу?

– Нашел, да не ту. Все правильно в вашей книге было записано. Фамилию не перепутали. Выходит, жива моя тетка Зинаида.

– Так и замечательно. Сюда незачем торопиться, – искренне обрадовался старик. Тут он, словно спохватившись, откашлялся. – А я вот как раз хотел вас представить. Это Серафима Венедиктовна и Леокадия Львовна Вяземские.

Старушенции качнули по очереди вуалетками.

– Эти замечательные женщины – наши помощницы и благотворительницы. Я уже вам рассказывал. Это они ухаживают за теми могилами, за которыми некому следить.

– Ну не только мы одни, – заскромничали голубые и розовые кудряшки.

– Очень приятно. А я – Юрий Петрович Гордеев, – представился я, осторожно пожимая их сухонькие ладошки. – Адвокат из Москвы.

– Михаил Аполлинариевич рассказал нам о ваших поисках, – внимательно глядя на меня сквозь вуалетку сказала розоволосая Серафима Венедиктовна сухим голосом школьного завуча. – Мы с Леокадией Львовной подумали, что можем дать вам один совет, который, возможно, поможет вам найти вашу родственницу.

– Будьте так любезны. – Про себя я заметил, что неожиданно сам стал выражаться каким-то старорежимным слогом. В голову постоянно лезло какое-то «милостиво повелеть изволил». – Я буду вам очень признателен.

– В предместье Парижа, в местечке Довиль, есть одно благотворительное учреждение, – вступила в разговор дама с голубыми кудряшками. – Дом престарелых – так, кажется, это называется по-советски. А мы называем домом призрения, как это раньше называлось в царской России. Между прочим, от слова «призреть», что значит «приютить и защитить». Дом, где доживают свой век несколько десятков стариков. В большинстве своем это бывшие русские эмигранты или их потомки. Вполне может быть, что и ваша тетушка поселилась там. Хорошее место, старинный замок, зелень, воздух… Не то что в Париже – смог, сажа и гарь!

– Конечно, она могла переехать в Довиль, тем более если у нее не осталось здесь родственников. – Старушки уже тараторили наперебой, каждая старалась рассказать больше другой. – А там, вы знаете, очень хорошие условия. Тишина, свежий воздух, замечательная кухня. Правда, за содержание там надо платить. Конечно, государство тоже поддерживает материально такие заведения, но все же поселиться там по карману лишь людям не бедным.

Я поблагодарил живописных старушек, пожал на прощание руку старому смотрителю и, разузнав, как лучше добраться до «дома призрения» в Довиле, покинул кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

День перевалил на вторую половину, я страшно устал и отправился домой привести себя в порядок после бурной встречи с моим убийцей-неудачником. В дом престарелых я решил поехать на следующее утро. Я выяснил, что с вокзала до Довиля каждый час ходит электричка. По времени дорога займет около сорока минут.

Вернувшись в гостиницу, я почувствовал, как болит разбитая рука. Под коленом появилась здоровенная ссадина. Обработав ушибы, обессиленный, я провалился в глубокий сон и проспал до вечера.

Сильное чувство здорового голода разбудило меня около восьми часов вечера. Я вспомнил, что проспал обед, да и время ужина тоже почти прошло. Обычно я не люблю плотных ужинов на ночь глядя. Когда набит желудок, снится всякая чепуха: погони, драки, оборванные лифты и прыжки с пятнадцатого этажа. В общем и целом я – за здоровый образ жизни, но только не сегодня. Долой режим дня, сейчас я наверстаю все упущенное и наемся «за себя и за того парня».

Ожидая, когда горничная принесет заказанный мной ужин, я включил телевизор. Вечерняя программа изобиловала шумными развлекательными шоу и назойливой рекламой. Я нажимал кнопки пульта со скоростью баяниста, перебегая с канала на канал. Неизвестные мне французские знаменитости пели, плясали, прыгали по столам, демонстрировали драгоценности, обнимались с животными. В общем, из кожи вон лезли, чтобы привлечь мое внимание. Некоторым это удавалось, но не более чем на пару минут. У меня начинало рябить в глазах, и, пресыщенный, я отправлялся дальше. Я искал информационный канал или просто какие-нибудь новости. Я соскучился по известиям с родины, да и вообще, как мне казалось, со своими делами несколько отстал от жизни. Переключившись на очередной канал, я обнаружил местную, парижскую криминальную передачу. На экране доблестные полицейские захватывали торговцев наркотиками, обрабатывали нарушителей дорожного движения, что-то выясняли с неопределенного пола трансвеститами и девицами легкого поведения.

Неожиданно на экране возникла фотография молодого улыбающегося парня, в котором я с удивлением узнал своего сегодняшнего убийцу. Показывали фотографии еще каких-то парней – арабов, негров и белых. Показали обычное парижское уличное кафе, уютное и чистое. Какой-то толстяк, очевидно хозяин заведения, возбужденно рассказывал о произошедшем, импульсивно размахивая руками. Он все время повторял: «Руссо! Руссо мафья!» Из комментария ведущего я сумел разобрать лишь то, что в кабачке на рю Камбон произошла перестрелка. Убит парень, едва не прикончивший меня сегодня утром. И полиция утверждает, что это была разборка русской мафии.