И тогда Энн совершила свой самый хитрый маневр. Она давно уже проведала все про родителей Дэвида, а тут возьми и скажи: «Дэвид, у меня только одна просьба: я бы хотела познакомиться с твоей семьей. Своей у меня никогда не было, и так радостно знать, что ребенок сможет хотя бы иногда общаться с бабушкой и дедушкой. Глядишь, и они порадуются». C’est très joli, très diabolique, non?[66] И это сработало. Конечно, старика Хопкинса на мякине не проведешь: он сразу сказал, что Энн шлюха и не получит от него ни цента. А вот Хильда Хопкинс клюнула на роскошные рыжие волосы и лживые голубые глазки, на всю эту лапшу про несчастную девочку со спичками, которую щедро вешала ей на уши Энн. Поскольку Дэвид был старшим сыном и Хильде не терпелось понянчить внуков, она сделала ровно то, на что рассчитывала Энн: уломала Дэвида жениться на ней, а мужа уговорила если не благословить их брак, то хотя бы не запрещать. Некоторое время казалось, что миссис Хопкинс поступила мудро: каждый год Энн исправно рожала ей внуков и в итоге родила троих – двух девочек и одного мальчика. Все премудрости жизни в высшем обществе она схватывала на лету: шла напролом, не глядя на скоростные ограничения. Надо отдать ей должное: самое главное она усвоила. Научилась ездить верхом и стала чуть ли не самой завзятой лошадницей Ньюпорта. Изучала французский, обзавелась французом-дворецким и вела кампанию по попаданию в список Самых Стильных, регулярно обедая с Элеонорой Ламберт и приглашая ее в гости на выходные. Разбиралась в мебели и тканях – с подачи сестры Пэриш и Билли Болдуина; к ней с удовольствием захаживал на чай Генри Гельдцалер (на чай! к Энн Катлер! Господи!) и вел беседы о современной живописи.

В конечном счете решающим элементом ее успеха – помимо того что она вышла за отпрыска уважаемого ньюпортского семейства – стала герцогиня. Энн своим умом дошла до истины, известной лишь самым прожженным карьеристам: если хочешь без труда и невзгод выбраться со дна на поверхность, вернейший способ – найти себе акулу и пристроиться к ней, как делают рыбы-прилипалы. Такая стратегия одинаково хорошо сработает и в замшелом Кеокуке, где неглупо будет обрабатывать какую-нибудь местную миссис Форд, и в Дейтройте, где можно попытать удачи с миссис Форд настоящей, и в Париже, и в Риме. Но зачем Энн, ставшей членом семьи Хопкинсов и невесткой знаменитой Хильды Хопкинс, понадобилась еще и герцогиня? Просто ей хотелось заручиться поддержкой человека с якобы высокими стандартами, чья международная слава раз и навсегда заткнет глотки хохочущим гиенам. Герцогиня идеально подходила на эту роль. Она, видишь ли, всегда была падка на лесть богатых фрейлин, готовых оплачивать ее счета в ресторанах. Вряд ли герцогиня сама хоть раз заплатила по счету… Впрочем, не суть. Она из кого угодно сделает конфетку. А еще она принадлежит к редкой породе женщин, умеющих искренне дружить с женщинами. Безусловно, она стала прекрасной подругой для Энн Хопкинс. Сама будучи завзятой авантюристкой, она, разумеется, сразу разглядела авантюристку в Энн, однако ей пришлась по душе мысль о том, чтобы навести лоск на эту голубоглазую картежницу и затем пустить ее в оборот. Вскоре юная миссис Хопкинс приобрела скандальную известность – только лоска, увы, у нее не прибавилось. Отцом ее второй дочери стал Фон Портаго (по крайней мере, так говорят, и с виду она в самом деле espagnole[67]); словом, Энн Хопкинс гнала вперед, как на Гран-при «Формулы-1».

Однажды летом они с Дэвидом сняли дом на Кап-Ферра (Энн пыталась втереться в доверие к дяде Уилли, даже научилась превосходно играть в бридж; дядя Уилли заявил, что с удовольствием написал бы о такой женщине книгу, но за карточный стол ее не пустит). Все половозрелые мужские особи от Ниццы до Монте-Карло знали ее как Мадам Мармелад – на petit déjeuner[68] она любила разгоряченный член, смазанный фирменным апельсиновым мармеладом «Данди». Впрочем, говорят, на самом деле она предпочитает клубничный. Дэвид не понимал всего ужаса и глубины ее грехопадения, но, безусловно, был очень несчастен и через некоторое время влюбился в ту, кого с самого начала прочили ему в жены, – в свою троюродную сестру Мэри Кендалл, не красавицу, зато разумную и обаятельную девушку, искренне его любившую. Та расторгла помолвку с Тедди Бедфордом, когда Дэвид позвал ее замуж. Только бы теперь развестись! Что ж, он вполне мог развестись, это обошлось бы ему – по подсчетам Энн – в каких-то пять миллионов долларов за вычетом налогов. Однако Дэвид по-прежнему не имел собственных денег, а мистер Хопкинс в ответ на просьбу сына сказал «Никогда!»: он ведь предупреждал, что Энн – порченый товар, но Дэвид его не послушал и пусть теперь несет этот крест, а мистер Хопкинс, пока жив, не купит шлюхе даже жетончик в метро. Тогда Дэвид нанял частного детектива, и через полгода в его распоряжении было столько улик – включая поляроидные снимки, на которых Энн имели во все щели два жокея из Саратоги, – что хватило бы на приличный тюремный срок, не то что на развод. Когда Дэвид поставил жену перед фактом, она только рассмеялась и заявила, что папенька никогда не позволит ему предъявить эту грязь в суде. Конечно, она была права. Интересный вышел разговор у папы с сыном: мистер Хопкинс сказал, что, учитывая обстоятельства, Дэвид может даже убить жену, а вот развестись с ней и тем самым вывалить на потребу прессе столько дерьма – нет, не может.

Тут на его частного детектива нашло вдохновение – не случись этого, Дэвид сейчас был бы жив. Детективу пришла мысль скататься на вотчину Катлеров в Западную Виргинию – или в Кентукки? – и опросить родственников, которые не получали от Энн никаких весточек с тех пор, как она укатила в Нью-Йорк, и ничего не знали о ее новой инкарнации в качестве великосветской миссис Дэвид Хопкинс: они помнили только миссис Билли Джо Барнс, жену деревенского морпеха. Детектив получил в местной администрации копию свидетельства о браке, а потом разыскал и самого Билли Джо Барнса – тот работал авиационным механиком в Сан-Диего – и уговорил его подписать такую бумагу: «Я, такой-то, состою в законном браке с Энн Катлер, не разводился, повторно не женился. Приехав из Окинавы, обнаружил, что жена исчезла; насколько мне известно, она по-прежнему миссис Билли Джо Барнс». Конечно, так и было! – даже умнейшие преступники не застрахованы от элементарной человеческой глупости. Словом, Дэвид выложил все это перед Энн и сказал: «Чтобы никаких больше миллионных ультиматумов, мы с тобой вообще не состоим в браке!» И тогда она задумала его убить: решение пришло инстинктивно, на генетическом уровне. В ней заговорила неумолимая нищая шлюха, и плевать, что Хопкинсы устроили бы «развод» в лучшем виде и платили бы ей солидные алименты. Если убить Дэвида сейчас и выйти сухой из воды, то она и ее дети в итоге унаследуют состояние Хопкинсов, а вот если он женится на Мэри Кендалл и создаст новую семью, этому не бывать.

Она сделала вид, что уступила. Мол, твоя взяла, Дэвид, ты поймал меня с поличным. Но не мог бы ты хотя бы месяцок пожить со мной, пока я не улажу все дела? Он согласился, идиот, и Энн тут же начала сочинять легенду о грабителе: дважды звонила в полицию с сообщением о подозрительном типе на их территории, подняла на уши всех слуг и бо́льшую часть соседей. Те в самом деле поверили, что в городе орудует шайка грабителей: кто-то – не иначе как вор – взломал дверь дома Нини Уолкотт. Теперь даже Нини считает, что это сделала сама Энн. Если ты следил за расследованием, то наверняка помнишь: в ночь убийства супруги вернулись именно от Уолкоттов. Те устраивали танцульки по случаю Дня труда, пригласили пятьдесят человек. Среди них была и я, сидела прямо рядом с Дэвидом. Вид у него был довольный, благостный, он всем улыбался – наверняка мечтал о том, как избавится от стервы-жены и женится на кузине Мэри. А Энн была в светло-зеленом платье и сама почти зеленая от напряжения – без конца твердила о шайке грабителей и дробовике, с которым она теперь спит. В «Таймс» написали, что Дэвид и Энн уехали домой вскоре после полуночи. Слуги разъехались на выходной, дети гостили у бабушки с дедушкой в Бар-Харборе; муж и жена разошлись по своим спальням. А дальше версия Энн гласит: через полчаса ее разбудил звук открывшейся двери. На пороге стоял грабитель! Тут же она схватила дробовик, прямо в темноте пальнула в злоумышленника и только потом включила свет. О горе, на полу в коридоре лежал мертвый Дэвид! Вот только полиция нашла его не там. Потому что и умер он иначе. Полиция нашла обнаженное тело Дэвида в душе, вода еще текла, а стеклянная дверца разлетелась вдребезги от пуль.