– Второй раз отменяет встречу! – пожаловалась Айна Кулбирт. – Якобы у нее крапивница. Или у герцога? Словом, у кого-то из них. Ладно, не важно. У меня забронирован столик в «Береге Басков». Пообедаем? Мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. И боже, какое счастье, что мне попался ты, Джонси!

«Берег Басков» расположился на Восточной Пятьдесят пятой улице, прямо напротив гостиницы «Сент-Реджис». В том же здании раньше находился «Павильон», основанный в 1940 году почтенным ресторатором Анри Суле. Месье Суле забросил свое детище из-за вражды с владельцем здания, покойным президентом «Коламбия пикчерз», похабным голливудским бандюганом по имени Гарри Кон (однажды тот прослышал, что Сэмми Дэвис-младший встречается с его белокурой звездой Ким Новак, и нанял киллера, чтобы тот позвонил Дэвису и сказал: «Слушай, Сэмбо, одного глаза у тебя уже нет. Хочешь остаться без второго?» На следующий день Дэвис женился на чернокожей хористке из Лас-Вегаса). Как и «Берег Басков», «Павильон» состоял из небольшой входной зоны, слева от которой располагался бар, а прямо, за высокой аркой, – просторный обеденный зал с мебелью, обитой красным плюшем. Бар и главный зал образовывали Гебриды, своего рода Эльбу, на которую Суле ссылал второсортную публику. Излюбленные клиенты, коих хозяин ресторана отбирал с неизменным snobbisme[60], ужинали в заставленной банкетками входной зоне – так было заведено во всех нью-йоркских элитных ресторанах – «Лафайетте», «Колонии», «Каравелле», «Лягушке». Столики для привилегированной публики стоят чуть ли не у самого входа, там жуткий сквозняк и ни о каком уединении говорить не приходится, но почему-то сам факт попадания (или непопадания) за такой столик становится в жизни светского карьериста подлинным моментом истины. Гарри Кона в «Павильоне» не уважали. Суле было плевать, что он голливудский воротила, а самое главное – владелец здания. Суле видел в нем обыкновенного торгаша (кем тот и был), нацепившего дорогой пиджак с подбитыми плечами, и неизменно сажал его в самом дальнем углу обеденного зала. Кон рвал и метал, матерился, снова и снова задирал арендную плату. В конце концов Суле не выдержал и переехал в куда более помпезные помещения «Ритц-тауэра». Однако не успел он там как следует обжиться, Гарри Кон внезапно отбросил коньки (когда журналист спросил Джерри Уолда, почему тот пришел на похороны, Джерри ответил: «Просто хотел убедиться, что гад подох»), и Суле, всегда с ностальгией вспоминавший родные пенаты, арендовал здание у новых владельцев. Второе его детище – по сути, тот же «Павильон», только еще более «не для всех» – получило название «Берег Басков».

Леди Айну, разумеется, усаживали за правильный столик – четвертый слева от входа. Причем ее встречал месье Суле собственной персоной – всегда отрешенный, розовый и лоснящийся, как марципановая свинка.

– Леди Кулбирт, – пробормотал он, окидывая свои владения придирчивым взглядом в поисках несвежей розы или нерасторопного официанта. – Леди Кулбирт… м-м… хорошо, хорошо… И лорд Кулбирт?… эм-м… Сегодня к безалкогольному меню у нас превосходное седло барашка…

Она бросила на меня мимолетный вопросительный взгляд и тут же сказала:

– Нам бы лучше алкогольное, а то обслужат слишком быстро. Несите что-нибудь мудреное, что будет готовиться целую вечность, а мы тем временем успеем надраться и побуянить. Например, суфле «Фюрстенберг». Сможете приготовить, месье Суле?

Хозяин ресторана цокнул – во-первых, он не любил, когда посетители притупляли вкусовые рецепторы алкоголем, а во-вторых:

– «Фюрстенберг» – это же наказание для повара! Сущее безобразие!

Должен сказать, что это еще и очень вкусно: в сырно-шпинатную пенку особым образом выпускают яйца-пашот, так что при контакте с вилкой суфле немедленно заливают теплые реки яичного желтка.

– Как раз безобразия мне и не хватает! – заявила Айна, и хозяин ресторана, едва тронув потный лоб краешком носового платка, сдался.

Потом Айна передумала пить коктейли.

– Давай отметим нашу встречу как положено!

Она заказала сомелье бутылочку «Кристал Редерер». Есть две марки шампанского, перед которыми не устоит даже человек, шампанского не пьющий (как, например, я): «Дом Периньон» и еще более восхитительный «Кристал». В бутылке из природно-окрашенного хрусталя заключен бледный огонь, ледяное пламя, столь колючее и сухое, что при проглатывании оно, кажется, мгновенно испаряется, сгорает на языке дотла, превращаясь в сладкий влажный прах.

– Увы, – сказала Айна, – у шампанского есть один серьезный недостаток: если регулярно хлестать его вместо воды, в желудке оседает какая-то кислота и изо рта начинает жутко вонять. Это неизлечимо, правда! Помнишь, как разило от бедного Артуро, царствие ему небесное? И Коул обожал шампанское. Боже, как я скучаю по Коулу, хоть он на старости лет и тронулся умом… Я тебе рассказывала историю про Коула и жеребца-сомелье? Забыла, где он работал… Точно не здесь и не в «Павильоне»… Может, в «Колонии»? Странно, я так хорошо его помню – жгучий итальянец, подтянутый, смуглый, с лоснящимися волосами и безумно сексапильным подбородком, а вот где он работал – запамятовала. Приехал он с юга Италии, за что его прозвали Дикси, и сразу умудрился обрюхатить Тедди Уайтстоун. Билл Уайтстоун самолично сделал ей аборт, решив, что ребенок его. Может, так оно и было… Все равно, если хочешь знать мое мнение, это как-то противоестественно: чтобы врач делал аборт собственной жене. Тедди Уайтстоун была не одна такая: за Дикси целая очередь девиц выстроилась, и все строчили ему любовные записочки. Коул подошел к делу творчески: пригласил Дикси к себе домой под предлогом, что ему якобы нужен совет по устройству нового винного погреба. Это Коулу-то! Да он знал о вине столько, что итальяшке и не снилось! В общем, сели они на диванчик – очаровательный замшевый диван, созданный по специальному заказу Билли Болдуином, – непринужденно о чем-то заговорили, и вдруг Коул поцеловал Дикси в щеку! Тот улыбнулся и говорит: «Это будет стоить вам пятьсот долларов, мистер Портер». Коул только засмеялся и положил руку ему на бедро. «А это будет стоить вам тысячу долларов, мистер Портер». Сообразив, что кусок пиццы не шутит, Коул расстегнул ему ширинку, достал прибор, потряс его и спросил: «Ну а это сколько стоит?» Дикси ответил: «Две тысячи долларов». Тогда Коул выписал чек и вручил его итальяшке со словами: «Мисс Отис очень сожалеет, но сегодня она не может с нами отужинать. А теперь убирайся вон».

«Кристал» разлили по бокалам, и Айна тут же сняла пробу.

– Плохо охладили. Но а-а-ах! – Еще глоток. – Как я скучаю по Коулу! И по Говарду Стерджису. Даже по Папе – все-таки он написал про меня в «Зеленых холмах Африки». И по дяде Уилли. На прошлой неделе в Лондоне я была на вечеринке у Дрю Хайнц, и меня посадили рядом с принцессой Маргарет. Матушка у нее прелесть, зато остальная семейка!.. Хотя, глядишь, из принца Чарльза еще выйдет толк. Но в целом все эти августейшие особы считают, что люди делятся на три категории: цветные, белые и королевская семья. В общем, я там чуть не заснула, принцесса – жуткая зануда, и вдруг она ни с того ни с сего как скажет: «Все-таки я поняла, что не люблю голубых!» Реплика весьма неожиданная – чья бы корова мычала! Помнишь шуточку про то, кому какой матрос нравится? Я, значит, опускаю глаза а-ля Джейн Остин и отвечаю: «Боюсь, мадам, в таком случае вас ждет очень одинокая старость». Видел бы ты ее лицо!.. Я думала, она меня превратит в тыкву.