Про Дашу и Клавдию, до которых было минут сорок ходу, я так и не вспомнил.

Я шел по лесной дороге, чувствуя облегчение. Почему? Я и сейчас не смог бы ответить на этот вопрос.

Может быть, мне стало легче от того, что наконец успокоилась душа моего несчастного отца. Или я был доволен тем, что мне не надо больше о нем думать. Не знаю. Но точно помню, что шел я легко, присвистывая и припрыгивая.

Дома, в Москве, мать задала мне короткий вопрос:

– Был? Ну и как там?

– Шутишь? «Как там»? Да там все отлично! Знаешь, песня такая: «А на кладбище все спокойненько! Ни друзей, ни врагов не видать! Все культурненько, все пристойненько – исключительная благодать!»

– Шут! – зло бросила мать и добавила: – Что ж, есть в кого!

В новой школе все сложилось. Никто ничего про меня не знал. Я врал, что учился в лесной школе по причине хронического бронхита. Да никто особенно и не вникал – всем было по барабану.

Я был влюблен сразу в трех девочек. Вернее, так – мне нравились сразу три девочки: Лика Смирнова, Света Морозова и Шушана Саркисян. Три главные красотки школы.

Лика была ярко-рыжей, Светка – блондинкой, а Шуша – жгучей брюнеткой. Все три кокетничали со мной, и я от них не отставал – никого вниманием не обделял, меня хватало на всех.

Девчонки ссорились между собой, сплетничали и злились на меня и друг на друга. Наконец самая решительная, рыжая Лика, зажала меня в углу и предложила «определиться». Я растерялся и пытался прикинуться дурачком. Лика уперлась коленкой в мой пах и, приблизив ко мне свое прекрасное белокожее лицо, прошипела:

– Завтра. Суббота. Ты у меня в двадцать ноль-ноль. Я буду одна. Родители в отпуске. Ты меня слышишь?

Я, громко сглотнув, молча кивнул.

Лика удовлетворенно хмыкнула и как ни в чем не бывало пошла прочь. А я, обалдевший, растерянный и одуревший, не отрываясь смотрел ей вслед.

Отчетливо понимая, что в очередной раз женщина решила за меня, определила мою участь.

Расстроило ли меня это? Слегка. Но еще и успокоило.

Я понял, что так будет всегда. Сначала бабка, потом мать, дальше Клавдия и Даша. И вот теперь – рыжая Лика Смирнова.

Что ж, я был не против. Совсем не против, надо сказать.

Как я его ни умоляла не делать этого, он приехал. Я чувствовала – мы оба чувствовали, – что если продолжить, если не оборвать все это одним махом, то мы пропадем. Оба пропадем. Нас колотило друг от друга так, словно мы были подключены к высоковольтной линии электропередач.

Я открыла дверь и увидела его. Он смотрел не на меня – в пол. Боялся. Стоял на пороге моей квартиры, опустив голову, и разглядывал старенький потертый коврик, лежащий у двери.

Молчание длилось пару минут. Я раздумывала? Да нет, глупость какая. Я не раздумывала, не прикидывала, не рассуждала про себя – ничего этого не было. И вообще ничего не было – ни одной мысли в моей пустой голове. Только глухо и гулко бухалось сердце – я слышала его удары. Наконец я отступила на шаг в квартиру и хрипло сказала:

– Заходи.

Так я открыла дверь в свой рай и в свой ад. Добровольно. У меня еще был один крохотный шанс не пропасть. Но я им не воспользовалась. Это было выше моих сил. И некого мне в этом винить – некого, кроме себя.

Мы еле успели захлопнуть дверь, набросились друг на друга, как голодные звери, желающие одного – напиться, наесться друг другом. Надышаться запахом друг друга, уловить стук сердца другого, поймать дыхание, услышать слова, которые мы хриплым шепотом друг другу выкрикивали.

Наконец, успокоившись, я села на край дивана, откинула взмокшие волосы, вытерла лоб и обреченно сказала:

– Вот видишь, что получается. Я же тебе говорила, я же предупреждала тебя! Я же…

Он оборвал меня:

– Всё. Хватит! Пожалуйста, замолчи! Неужели ты так и не поняла, что все это… – Он замолчал, сделав жест пальцами, словно подыскивая слова. – Все это неизбежно! Не-из-беж-но, слышишь? – по складам повторил он. – Беги от меня, не беги. И от себя тоже. Вот я не смог убежать от тебя. И от себя не смог. И потом, зачем нам от этого бежать? Кому будет радостнее?

Я долго молчала, а потом ответила:

– Знаешь, и нам с тобой тоже! Нам будет от этого хуже, чем всем остальным. Я это чувствую. Ты же прекрасно знаешь, у этой истории есть начало и уже виден конец. Только он пока не обозначен ни годом, ни месяцем, ни числом. И когда история двух людей уже предначертана, то она не просто грустна, но трагична.

– Глупости, – оборвал он меня. – Любая история имеет конец! Все может обвалиться, рухнуть в один момент, в один миг. И думать об этом глупо и смешно, тебе так не кажется?

Я помотала головой.

– Нет, не кажется. Потому, что я женщина. И, как любая женщина, хочу семью, хочу строить планы на дальнейшую жизнь, которая состоит из тысячи вещей, например, совместный отпуск, рождение детей, ожидание внуков. Общих внуков, заметь! Семья – это и общие друзья, и родители. Это гости по выходным и тихие вечера перед телевизором. Это «спокойной ночи» перед сном и ранний завтрак перед работой. Это яичница и кофе, и выглаженная рубашка. Я хочу вместе со своим мужчиной покупать шкаф или холодильник. Выбирать обои, туфли или пальто. Готовить ему ужин. Печь ему пироги. Целовать его перед сном. Просыпаться с ним утром. Устраивать ему скандал! Даже так, ничего смешного! Да-да, скандал! По пустякам – зубная паста на зеркале или грязные носки под кроватью, как мне надоело все это, господи! Я буду бурчать и ворчать, а тебе сначала будет смешно, но потом ты начнешь злиться. А что тут такого? Нужно же иногда взбудоражить кровь и подуться друг на друга. Пусть с полчаса. А потом – сладко мириться и просить друг у друга прощения.

Я хочу ждать тебя по вечерам, прислушиваясь к шагам на лестнице. Ревновать тебя. Укорять. Я много чего хочу, понимаешь? И все это с моим мужчиной! Только моим, понимаешь? Я не хочу делить его ни с кем и думать, что я воровка. По своей сути я жена, а не любовница. Я слишком труслива для любовницы. И все это меня угнетает. Я хочу быть единственной для своего мужчины, не лгать и не красть. Мне это мерзко. Скажи, может быть, я хочу невозможного?

Я не давлю на тебя и не призываю тебя к решительным действиям, не дай бог! Я просто объясняю.

Он стоял у окна и молча курил, не глядя на меня.

В какой-то момент мне показалось, что вот сейчас, через минуту, он покрутит пальцем у виска, посмотрит на меня с сожалением и разочарованием и быстро выйдет в прихожую, чтобы уйти навсегда.

И это был бы прекрасный выход из создавшейся ситуации. Мне бы было очень больно, но я бы это пережила.

Я бы пережила и его разочарование во мне, его жалость и раздражение. Я бы пережила стук входной двери и его быстрые шаги по лестнице, когда бы он уходил от меня.