не опубликованы и остались в сейфах Союза писателей, Академии Наук, университетов. Жизнь честного советского литератора — это не только писание книг, но и каждодневная борьба за то, чтобы сохранить возможность их печатать. Есть у власти разные способы порвать связи между автором и его читателем: можно политически дискредитировать автора и запретить его имя в печати; можно отвергнуть каждую отдельную рукопись — одну за другой — под любыми предлогами, иногда серьезными, чаще смехотворными; можно для виду издавать книги ничтожным тиражом, а потом препятствовать их распространению или просто уничтожать весь тираж; можно задушить автора нуждой, так, чтобы у него не оставалось ни сил, ни времени на писание; можно, наконец, вообще избавиться от автора, то ли объявив его сумасшедшим, то ли отправив его за тридевять земель, откуда слова его никто не услышит. Покаянные заявления, о которых я веду речь — слабые попытки писателей оградить себя от всемогущего государства-монополиста, использовать ненадежные, постоянно нарушаемые правила игры, чтобы отстоять свои и своих читателей интересы.

Мое заявление в бюро ленинградского обкома, к счастью, опубликовано не было, однако и пользы оно не принесло. 22 октября заседание бюро состоялось, вел его сам Толстиков, который, по рассказам очевидцев, был свиреп. С характеристикой антологии и вступительной статьи там выступал Петр Сазонтович Выходцев, профессор Ленинградского Университета, он не пожалел политических нападок и бранных слов; члены обкома единодушно клеймили злополучного автора и редакцию «Библиотеки поэта», расширяя круг обвинений и осуждаемых книг — теперь поношению подверглись однотомники Андрея Белого, Владимира Луговского и (еще не вышедший) Ильи Сельвинского. Толстиков потребовал крутых административных мер в отношении редакции, а, называя автора «фразы», буквально топал ногами от ярости и заявил, что его необходимо лишить ученых степеней.

Постановление бюро обкома было на редкость грубым:

«… во вступительной статье ленинградского литературоведа доктора филологических наук Эткинда, наряду с тенденциозными оценками творчества отдельных поэтов-переводчиков, со-держится политически вредная концепция, утверждающая, что якобы общественные условия в нашей стране, особенно в годы между XVII и XX съездами, не давали возможности русским поэтам высказать себя в оригинальном творчестве. Такие утверждения автора статьи представляют собой не что иное, как фальсификацию литературного процесса в нашей стране, желание протащить ложное мнение об отсутствии свободы художественного творчества в СССР, исказить объективную картину развития социалистической культуры, бросить тень на советскую действительность».

Видно, не в бровь, а в глаз попала им эта моя несчастная фразочка, если могла вызвать такой шторм, если в нескольких (и вполне ординарных) словах можно было найти повод для стольких обвинений: «фальсификация литературного процесса», «ложное мнение об отсутствии свободы», желание «исказить… развитие социалистической культуры», «бросить тень…» Да за такие преступления автора впору на костре сжечь! А его даже из Союза писателей — пока — не исключили. В Союзе писателей все прошло градусом пониже, чем в партийных организациях: там (в Москве) видимо сами удивились этой буре в стакане воды.

Некоторое время спустя вопрос о «Библиотеке поэта» (в целом — для приличия) обсуждался на заседании секретариата Союза писателей СССР; Орлов оттуда едва унес ноги, сохранив (впрочем, на краткое время) свой пост. Секретариат был скандальным, это чувствуется даже за чинно-официальными строками Постановления:

«… В последнее время редколлегия и редакционный аппарат ослабили требовательность к идейно-политической направленности и эстетической ценности изданий. В результате в некоторых вступительных статьях проявились определенные тенденции одностороннего, поверхностного истолкования явлений, сглаживания идейно-эстетических противоречий, анализ творчества подчас ведется в отрыве от социальной позиции поэта (статьи Т. Хмельницкой, Л. Аннинского, В. Огнева).

Ослабление чувства ответственности, утрата коллегиальности в работе привели к серьезным ошибкам при подготовке сборника „Мастера русского стихотворного перевода“. Состав его не был хорошо продуман. Вступительная статья литературоведа Эткинда содержала ряд ложных субъективистских ненаучных суждений, а в одном из ее тезисов была грубая политическая ошибка.

Как показало изучение дела, проведенное правлением издательства „Советский писатель“, а затем и рассмотрение этого вопроса в Ленинградском обкоме КПСС, сборник „Мастера русского стихотворного перевода“ не был дан на чтение ни одному из членов редколлегии. Главный редактор В. Орлов, подписавший сборник к выпуску в свет, наряду с некоторыми работниками редакции несет личную ответственность за допущенные ошибки.

… Секретариат обязал главного редактора В. Орлова повысить требовательность в работе; обратить особое внимание на подбор авторов».

Информационный бюллетень Правления Союза писателей СССР, 1939, № 3–4, стр. 4

Последняя фраза означает, что Орлова, несмотря на его «личную ответственность», пока не прогоняют. Случится это немного позднее, когда появится сборник «Ленин в поэзии народов СССР». Казалось бы, чего уж лучше? И Ленин, и народы, и даже, в виде исключения, парадная суперобложка, свидетельствующая об особой ценности этого тома и уважении к нему. Все это Орлову не помогло. Во вступительной статье к этой книге была обнаружена фраза (опять — фраза!) о том, что у истоков русской ленинианы стояли Маяковский, Тихонов и Пастернак. Можно ли ставить в один ряд Маяковского, автора поэмы «Владимир Ильич Ленин», и Пастернака, автора «Высокой болезни», поэмы темной и сомнительной? Никто не вспомнил пророческих строк из «Высокой болезни», но именно они, наверно, имелись в виду:

Из ряда многих поколений

Выходит кто-нибудь вперед.

Предвестьем льгот приходит гений

И гнетом мстит за свой уход.

Да и в строках ли дело? Нужно было снять Орлова, и его увольнение было предрешено еще 22 октября 1968 года, на заседании бюро обкома. Не захотели делать это в связи с той «фразой». Нашли другую. Не испугались глупости, — а ведь на сей раз глупость еще более явная, чем тогда. Подумайте только: главного редактора, выпустившего сотни томов, снимают с работы за чью-то, не им написанную фразу, где в один ряд поставлены Маяковский и Пастернак, современники, друзья, соратники. Все это особенно смешно еще потому, что «Высокая болезнь» Пастернака была опубликована именно Маяковским в его журнале «ЛЕФ», в 1924 году. Поэму «Хорошо!» Маяковский подарил Пастернаку с надписью: «Борису Вол[одя] с дружбой, нежностью, любовью, уважением, товариществом, привычкой, сочувствием, восхищением и пр. и пр. и пр.», не думая, что через сорок лет В.Н. Орлова сместят с должности руководителя «Библиотеки поэта» за то, что он позволил поставить рядом два имени, — имена людей, любивших и уважавших друг друга.

В.С. Толстикову объяснили, что ни обком, ни даже бюро обкома не полномочны снимать с кого бы то ни было ученые степени. Кстати, тогда, в 1968 году, вообще еще не было