– Земля замерзла, и надо бы поставить шипы на подковы Пат, но мне лень!

Он вел автомобиль плавно, время от времени поворачивая к ней голову, чтобы улыбнуться. Маэ было тепло и хорошо, и она откинулась на подголовник.

– У меня не было времени вернуться домой, – извинился он, – но не волнуйся, нас должен ждать вкусный ужин.

Когда они приехали, на крыльце горели два фонаря, заливая все вокруг волшебным сиянием.

– С наступлением темноты свет зажигается автоматически, – объяснил он. – Это приятно, когда возвращаешься в зимние вечера, но автомат часто срабатывает не вовремя!

Войдя в дом, Алан сразу пошел разжигать камин, потом попросил Маэ подождать пять минут, пока он заглянет на конюшню. Как и в первый раз, она осталась одна в большом зале. Экономка, по-видимому, исполнила указания хозяина, потому что на полках было гораздо меньше беспорядка. На столе стояли два прибора, а рядом с камином – поднос с аперитивом и закусками. Маэ подошла к проигрывателю, взяла наугад компакт-диск. Зазвучавшая в динамиках классическая музыка оказалась довольно приятной. Пока она настраивала звук, к ней подошла белая кошечка и начала тереться о ногу. Она наклонилась ее погладить и увидела, что низ ее бархатных брюк уже покрыт шерстью.

– Любишь музыку? – спросил Алан, входя в комнату.

– Я мало что в ней понимаю, но эта мне нравится.

– Это Малер. У тебя хороший вкус.

Он подошел и обнял ее.

– У нас не так много общего, – шепнул он ей на ухо. – Но мы можем постараться найти еще… Что, если мы займемся любовью рядом с камином? – Его руки скользнули под ее свитер, и она задрожала. – Ой, я тебя заморозил, прости.

Кончиками пальцев он провел по ее коже и, целуя, прижал к себе.

– Я очень хочу тебя, – прошептал он. – Но если ты предпочитаешь сначала поужинать…

Она ясно помнила его гладкое, мускулистое тело, которое было так приятно трогать, чувственность его ласк, наслаждение, которое он умел ей доставить. Она тоже хотела Алана, ей было хорошо в его объятиях, так зачем же откладывать? Отстранившись, она быстро развязала шарф.

– Нет, – возразил он, – я сам тебя раздену! Пойдем к огню.

Он увлек ее к камину, медленно снял с нее свитер, потом бюстгальтер.

– Ты прекрасна, – сказал он, лаская ее плечи.

Снимая с нее бархатные брюки, он встал на колени. Отблески пламени освещали его пепельно-белокурые волосы, в которых уже кое-где мелькала седина, и эта седина взволновала Маэ. Когда она осталась обнаженной, он встал, бросил в огонь полено, вызвав целый сноп искр, и обнял ее за талию. Затем быстро разделся сам и привлек ее к себе.

* * *

Эрван, наконец, доел киш и теперь не спеша потягивал фоль бланш[13]. Его взгляд постоянно возвращался к рождественской елке, наряженной Маэ. Слишком высокой, громоздкой и перегруженной украшениями, на его вкус. Последние годы его дочь довольствовалась синтетической белой елочкой, покрытой искусственным снегом и не имеющей запаха. Эта пахла смолой, и скоро все вокруг будет усыпано иголками. Сколько суеты ради мальчишки – сына Ивона! Сына Ивона и другой женщины, которого они будут принимать у себя. Мир перевернулся с ног на голову. Эрван все бы отдал за то, чтобы встретить Рождество в другом месте. Ему придется смотреть на этого ребенка и видеть его отца. Вспоминать ту кошмарную ночь и задаваться одним и тем же свербящим душу вопросом: хотел ли он этого? Вовремя ли он крикнул, достаточно ли громко? Его воспоминания были смутными, отрывочными. Он только помнил, что после признаний Ивона ему хотелось выбросить его за борт. Но, разумеется, он бы не перешел к действию. Во-первых, они были не одни на судне, а во-вторых, он был прежде всего моряком. Он никогда и никому не причинил вреда и тем более – зла. Он просто назвал Ивона трусом, лжецом, негодяем, поклялся, что отменит их свадьбу, и заявил, что больше не посмотрит в его сторону. Но это были только слова, продиктованные гневом и разочарованием. Все утро он сверлил Ивона взглядом, а потом вообще забыл о нем, потому что поднялся шторм, траулер рухнул в пропасть между двумя волнами и стал ложиться набок. С той минуты он думал только о том, как удержать его на плаву. Для него ничего не существовало, кроме этих волн размером с дом, которые обрушивались на палубу. Он недостаточно громко кричал? Никто не смог бы его услышать в таком реве ветра! Судорожно сжимая штурвал и почти ничего не видя от заливающей лицо воды, он думал о том, что пришел его последний час. Но последним он стал не для него. Траулер выдержал, а Ивон погиб. Силой воли, да, именно силой воли Эрван запрятал воспоминание об этой ужасной ночи на самое дно своей памяти. Днем он не помнил почти ничего, и только ночные кошмары напоминали о том, что произошло в реальности. И вот теперь, в его собственном доме, ему суют под нос сына Ивона! Наверное, Маэ сошла с ума, раз придумала ему, да и себе, такую пытку.

Кстати, что у нее было с этим дантистом? Он очень хорошо знал, что этот Алан – доктор Кергелен, которого он иногда встречал в порту. Эрвану только и оставалось, как смотреть на людей да слушать их болтовню. Этому типу было никак не меньше сорока, и он давным-давно работал в Сен-Брие. Как он мог позволять себе встречаться с пациентками? Конечно, Маэ вольна делать все что хочет, но она не найдет мужа, если будет увлекаться всякими ловеласами. А если она так и останется в одиночестве? Эрван не был уверен, что когда-нибудь захочет стать дедушкой. Но больше всего он не хотел оставаться один, вот так, как сегодня, – в компании йогурта и стакана вина. В его возрасте ему больше пристало рассказывать о прошлых плаваниях жене, которая слушала бы его с открытым ртом. Вспоминать все обстоятельства штормов, через которые ему пришлось пройти за свою жизнь, фантастические уловы в некоторые, особо удачные дни. Он больше не рассказывал об этом, да и некому: теперь на него не обращали внимания. Маэ жила настоящим, а старые рыбаки с их устаревшими методами вызывали у нее смех.

Эрван встал и запер дверь, машинально бросив взгляд на улицу. Его дочь не вернется к ночи домой, но он все равно будет ждать ее на диване. Повернувшись спиной к елке, он включил телевизор.

* * *

Маэ разбудил аромат кофе. Стоя рядом с кроватью с подносом в руках, Алан весело улыбался ей.

– Завтрак подан, мадемуазель!

Обрадованная, Маэ села в кровати, но тут же натянула на себя одеяло.

– Я знаю, здесь холодно, но этот дом невозможно прогреть полностью!

Он был в джинсах, свитере и с мокрыми волосами – наверное, только что вышел из душа.

– У меня с утра прием пациентов, – сказал он извиняющимся тоном.

– Не беспокойся, у меня тоже нет времени валяться в постели!

– Съешь пару тостов, а потом, может быть, захочешь погреться под горячим душем.

Налив ей кофе, он снова улыбнулся своей неотразимой улыбкой. Им не пришлось много спать: проснувшись посреди ночи, они снова бросились друг к другу в объятия. Потом она прижалась к нему и провалилась в сон. Накануне был поздний ужин под шампанское – кажется, этот напиток Алан предпочитал любому другому, когда принимал женщин. Она смотрела, как он допивает свой кофе, и почувствовала, что ее затопила волна нежности. Он действительно был хорошим возлюбленным: обаятельным, веселым и очень чувственным. Словом, идеальным любовником, если бы только не признался, что он убежденный холостяк и дорожит своей независимостью. Очевидно, ей ничего не нужно ждать от него и ни в коем случае не привязываться.