Я смотрю на Элли, которая уже закончила звонок. Я подзываю ее кивком головы, и мы встречаемся у стеклянных дверей. Они открываются и закрываются, когда люди проходят, а теплый воздух с улицы смешивается с холодным от кондиционеров.

– Что ты ему сказала? – спрашиваю я, глядя на Мэтта, скрывшегося в обеденном зале.

– Я сказала, что вчера, когда настало время уезжать, наш отец разрыдался и умолял тебя остаться хотя бы на ночь. Что ему так жаль. Что ему нужен шанс все исправить, хотя он понял, что такого шанса у него нет в принципе. – Могу представить, как Антонио был счастлив это услышать, надеясь, что мои демоны, наконец, успокоятся. Я соглашусь выйти за него замуж и завести ребенка. – Он спросил, почему ты не звонила, но я сказала, что это было очень непростое время, и ты тяжело это восприняла. Что мы сидели всю ночь и разговаривали. Сказала ему, что мы скоро уже едем в аэропорт. Что тебе уже лучше, и мы попробуем в будущем организовать встречу нашей воссоединенной семьи. – Фальшивая улыбка дрожит на ее лице.

– И что он на это ответил?

– Кажется, он был счастлив, – говорит она, когда мы проходим через двери.

– Спасибо, что прикрыла меня, – бормочу я, мне стыдно, что моя сестра-психопатка заполучила роль в этом обмане. Что я при ней показала себя не заслуживающей доверия. Она ничего не говорит, и мы выходим на стоянку. Безмолвно садимся в ее «Мерседес», она заводит машину. Это она нас сюда привезла?

Она ведет осторожно и медленно, как в первый день моего пребывания здесь. Снаружи серо и облачно, воздух стал холоднее после вчерашней грозы, цвета размыты дождем. Мы быстро проезжаем город, и по проселочным дорогам едем мимо похожих на пупырышки холмов в отдалении. Дымка тумана висит низко и стелется по земле, и через какое-то время я больше не могу мириться с тишиной.

– Мне жаль, что все должно быть вот так, Элли.

– Нет, тебе не жаль, – говорит она, ее слова звучат формально и отчетливо. Голос, который она использует, когда хочет быть сильной, хочет показать, что она настроена на что-то решительно. – Этого ты хотела. Я знала, что этот день наступит. Люди не могут терпеть меня долго. Помни, именно поэтому ты солгала мне о том, в какой университет поступаешь.

– Дело было не в том, что я не могла терпеть тебя. Я была напугана. Разве ты не помнишь, что ты тогда сделала?

– Конечно, я помню, – говорит она. – Кажется, это ты забыла, что я сделала это для тебя.

– Ты угрожала мне ножом.

– Но я же не использовала его по назначению, не так ли? – Мы сидим в тишине, и никто из нас не хочет вспоминать тот случай. – И вообще, ты соврала мне раньше, чем это случилось.

Мы приезжаем в Хортон, и она останавливается у обочины, взирая на пейзаж, который она якобы любит, и на заброшенное здание, которое якобы ненавидит. Обводит пальцем по стеклу контур холмов.

– Людям всегда чего-то не хватает во мне, Айрини. Что бы я для них ни делала. Это всегда было проблемой. – Мы трогаемся и едем по направлению к дому. Мимо знака «Матушка Гора», и когда она сворачивает к въезду, я вижу смутные очертания дома, отражение облаков в стеклах окон. Она паркуется перед гаражами. Фрэнк здесь, вытирает лобовое стекло очередной машины.

– Элли, ты не права. Это во мне чего-то не хватало людям. Вспомни, ведь тебя они оставили. В тебе всего хватало с самого начала. – Я говорю это, уже не особенно веря своим словам. Но я теперь понимаю Элли. При внешней жесткости, она слаба. Насколько сильна она на словах, настолько же хила духом. Она чувствует предательство, наверное, даже сильнее, чем я.

– Если бы ты только знала, насколько ошибаешься. – Она глушит мотор и поворачивается ко мне лицом. – Я наблюдала за тобой все эти дни в доме. Я знаю, что ты теперь поняла, что была нужна ей, хотя ты и не понимаешь, почему он настоял, чтобы тебя забрали. Знаешь, это был сложный случай. Или ты, или я. Но она умерла, и прошлое лучше оставить в тайне. Важно то, что он не сожалеет о своем выборе, и это я узнала, только благодаря твоему приезду. Спасибо тебе, – говорит она чуть мягче, так, что я почти могу поверить, что она честна. – Со мной все будет хорошо. Без нас, возможно, все будет хорошо и у тебя.

Она выходит из машины и я следую за ней, вспоминая свой первый день здесь. Это место больше не кажется мне странным, и я не чувствую себя, как с другой планеты. А когда я осматриваю дом, зная, что сейчас будет последний раз, когда я в него зайду, то даже нахожу его красивым, какой-то унылой красотой. Когда я прохожу в открытые двери, вижу Джойс, выметающую крошки с ковра в прихожей. Остатки вчерашних похорон. Элли уже ушла вперед.

– Доброе утро, Джойс, – говорю я. – Вы в порядке?

– Да, Айрини. Спасибо. – Она замечает, что Элли идет к лестнице и кричит ей:

– Мисс Элеанор, ваш отец еще спит. Он вчера ушел в спальню пораньше и просил не беспокоить его этим утром.

Элли поднимает руку, отмахиваясь от нее, и только тиканье дедушкиных часов прерывает тишину. Я закатываю глаза, и мягко улыбаюсь Джойс, чтобы показать, что понимаю ее. Про себя я произношу: «типичная Элли», отбрасывая беспечную мысль о том, чтобы это озвучить.

– Сегодня я уезжаю, Джойс. Спасибо за всю помощь, пока я была здесь. Особенно вчера. Вы были очень добры. – Она перестает подметать и обнимает меня. Гладит по рукам, и касается рукой бедра, на котором шрамы.

– Так здорово видеть вас взрослой. Я помню вас ребенком, знаете ли вы об этом? – Отрицательно качаю головой. – Я ухаживала за вами в той комнате, в которой вы сейчас остановились. Я тогда часто сидела на старом стуле в углу комнаты, держа вас на руках. Когда они вас отдали, я очень скучала.

Не нахожу слов и просто крепко прижимаю ее к себе. Знать, что меня любили, держали на руках, скучали по мне – это значит для меня так много, что я не смогу ей объяснить.

– Спасибо вам, – говорю я. Только это. Ничего больше.

– Они правда хотели оставить вас, вы же знаете, да? – Я отстраняюсь, удивленная ее словами. – Они оба хотели, чтобы вы были с ними. Если бы ваша мать настояла на своем, дом бы покинули бы не вы. – Это был сложный случай… Или ты, или я. – Она этого заслуживала после всего, что натворила. Если бы они не обнаружили, что там происходило, они бы ни за что не привезли ее домой. – Потом она машет головой и сжимает губы. – Ох, я знаю, я не должна так говорить. Она была всего лишь маленькой девочкой, и я не должна желать такого ребенку. – Она прикладывает здоровую руку к груди напротив сердца. – Даже ей, прости Господи.

– Джойс, о чем вы говорите? Почему они меня отдали? Что произошло? – Схожесть этой истории с тем, о чем начинала говорить мне Элли после похорон, очевидна, и близость правды мучает меня изнутри, перекрывая мне горло. Все это время я отсиживалась в комнате, и если бы я только надавила на Джойс, она могла бы рассказать мне обо всем, что случилось.

– Он считал, что это неправильно, когда узнал, что они с ней делали. Им пришлось привезти ее домой, но позволить вам двоим остаться было слишком рискованно. Он чувствовал себя таким виноватым. – Она с усилием сглатывает. – Он не надеялся, что кто-то сможет позаботиться об Элли, если узнает, что она сделала. Поэтому ее держали здесь, замяли все и отправили вас к родственникам. Ох, – говорит она, касаясь своей головы. – Я забываюсь. Но можно ли сказать, что было бы лучше, чтобы никто не знал? Такое, с маленькой девочкой… – Она отступает назад, и я беру ее за руку. – Нет, я не должна была ничего рассказывать. Как я уже говорила, некоторые двери лучше держать закрытыми.