Это говорит о вымышленных деталях, которые добавляет каждый рассказчик к своему повествованию. Так, в ауле А. значилось, что перед эпидемией в нем появилась неопрятная простоволосая старуха в грязной одежде. Она будто бы присела на камни и попросила дать испить ей воды. Девочка, которая подошла к ней с кувшином, клялась, что чувствовала странный смрадный запах, будто от сотни гниющих тел. На кувшине при этом остались следы сажи, которые, по свидетельствам односельчан, никак не смывались. Наутро именно эта милосердная девочка заболела первой…»

Милана пробежала глазами текст, нашла место, где говорилось о других свидетельствах, – искала в них описания странной гостьи, несущей беду. Ей-то привиделась девушка, постарше ее самой, но однозначно не старуха.

«Жители аула Б. при этом уверяют, что по дороге к их селению они заметили молодую женщину. Ожидая, что это могла быть Мать всех бед, как это случилось в ауле Α., жители собрались, изжарили мясо барашка, а из костей сварили густой бульон с травами. Они оставили кушанье у входа в селение, а сами ушли из него, заперев все дома и скотину. Из своего укрытия они видели, как незнакомка приняла угощение и растворилась в сгущающихся сумерках. Селение Б. оказалось единственным в районе, жители которого не пострадали от страшной эпидемии».

Милана застыла. Мать всех бед.

Пролистала монографию, поискала глазами это имя. Оно встречалось довольно часто и всякий раз описывало бедствия, которые приключались с людьми, с ней столкнувшимися.

Мать всех бед появлялась в образе то страшной старухи, то молодой девушки; она просила то еды, то питья, но всякий раз оставляла за собой беды и болезни. Автор монографии замечал, что их можно было отвести, только если задобрить старуху заранее. Но что делать, если беда уже коснулась твоего дома, – об этом в тексте не было ни слова.

Милана нахмурилась.

Та девушка, что она видела прошлой ночью, выглядела всеми забытой, какой-то потерянной. И просила поговорить с ней. «Она очень одинока, – поняла Милана. – И это немудрено, если от тебя шарахаются все подряд».

Страх и сочувствие сплелись в плотный узел: она помнила, чтó в научной работе говорилось о той девочке, что подала Матери всех бед воды, – она заболела первой. Или эта старуха до такой степени вероломна, или не контролирует зло, которое распространяет. В любом случае лист с этой ужасной чернотой испарился с солнечными лучами. Значит, солнце должно подействовать и на бабушку.

Бросив сотовый в рюкзачок, Милана обулась и направилась вниз. На ее решительные шаги по лестнице обернулся отец, нахмурился.

– Поехали к бабушке! – предложила дочь.

– Нас мама выпроводила, помнишь?

Милана схитрила:

– Мама не отвечает на звонки и сообщения, я волнуюсь. Поехали, узнаем всё на месте!

Второй раз предлагать не пришлось – отец взял ключи от машины и направился к воротам.

* * *

Данияр резко встал, развернулся – тень, отброшенная им на стену, колыхнулась львиной пастью, руки взмыли, будто два грозных крыла. Глаза юноши сверкали, губы сжались в тонкую линию, скулы обострились. Он тяжело дышал, раздувая ноздри, будто вот-вот закипит. Ярослава встала следом, протянула руку, словно надеясь забрать часть гнева:

– Данияр…

– Вы откуда здесь взялись?! – он оттолкнул ее руку, поднял за шиворот Антона, все еще ошалело оглядывавшегося по сторонам. – Этот что здесь делает?!

– Данияр, я сейчас всё объясню…

– Хаос тебя поглоти! – он махнул рукой, снова опустился на колени, вглядываясь вниз, на уступ. – И как ее теперь оттуда достать? Веревка есть?

– Кого ЕЕ?

Данияр обернулся, посмотрел с горечью:

– В кувшине Катя…

Ярослава решила, что ей послышалось.

– В каком смысле? – Голос Антона дрогнул. Он растерянно оглянулся по сторонам, но встретился только со взглядом юноши, только что упустившего девушку-оборотня.

– Так и есть, она в кувшине. – Данияр встал, нашел глазами кошку, поманил к себе: – Андалиб, иди сюда. – Кошка чуть придвинулась, но при этом независимо отвернулась. Данияр прищурился от солнца: – Я обещал, что освобожу тебя, но имел в виду не освобождение из рук Ильяса, а освобождение от проклятия… И ты знаешь, что это в моей власти.

Кошка повела плечом, хвост нервно ударил по пыли, не потревожив при этом ни одного камешка.

Поводырь кивнул на появившихся из-под его невидимого людям плаща Ярославу и Антона, добавил:

– Ты должна помочь мне и освободить мою подругу Не только из кувшина, но и из заточения. И ответить на некоторые мои вопросы.

Он говорил спокойно, не давил – знал, что оборотень и так согласится, потому что нет для нее ничего желаннее, чем свобода.

Кошка дернула ушами. Мяукнула:

– Многие обещали, никто не выполнил сказанного. Я не верю тебе, странник в обличье самого ангела Смерти… Если только ты не оставишь зарок…

Данияр посмотрел на нее с иронией. Усмехнулся:

– Что ты хочешь в качестве зарока?

– Капли твоей человеческой крови будет вполне достаточно… – Заметив, что юноша улыбается, она оскалилась и прошипела мстительно: – Я знаю, что ничего не могу сделать тебе, но если ты обманешь, то я буду преследовать тебя и мешать во всех начинаниях, стоит только тебе ступить на эту землю! Что бы ты ни задумал.

Данияр поднял руку. Ярослава вцепилась в его локоть:

– Не надо… Кровь – слишком высокая плата, тем более ты даешь ее в руки темного духа, оборотня, утратившего свою личину. Мы сами достанем кувшин, уступ недалеко, я спущусь, а вы поможете мне выбраться.

Андалиб снисходительно засмеялась:

– Занятное предложение. И бесполезное. Печать вы все равно без меня не снимете.

Ярослава фыркнула, кивнула на Данияра:

– Ты хоть знаешь, кто он? Он…

Кошка перевела взгляд на Данияра. Посмотрела холодно.

– Тсс. Тише, если не хочешь все испортить: горное эхо любопытно, что ни услышит, то всем разнесет… – она перевела взгляд на Данияра. – Я знаю больше, чем тебе думается, красавица из прошедшего. Например, то, что только что ты кое-кого обманула, оставив на полпути сюда. – Ярослава смутилась, отвела взгляд. Кошка усмехнулась, мяукнула удовлетворенно: – То-то же. Так что, посланник, договорились? – обратилась она вновь к Данияру. – Даешь зарок?

– Даю.

Данияр взмахнул рукой – привычная куртка словно подернулась дымкой, оседая за его фигурой длинными полами плаща, – достал серебряную иглу, проколол палец и тут же снова спрятал ее под невидимый полог. Небольшая алая капля показалась на поверхности кожи, собралась в полусферу. Данияр сбросил ее – капля отделилась от кожи, замерла, будто в невесомости. Протянув над ней руку, поводырь проговорил:

– Эта кровь человека – зарок того, что я не откажусь от своего обещания и освобожу от