– А потом мы начали общаться, и я… я начал бояться еще сильнее. Потому что так ты был просто Кристофером – парнем, которого я иногда видел в коридорах и старался избегать, но потом ты стал… – Теодор нервно выдохнул, чувствуя, как ладони покрываются липким потом. – Потом ты стал Крисом, который пьет сладкое молоко и ест печенье в огромном количестве, когда читает. Крисом, который может настроить музыку для постановки, но не может разобраться в настройках ноутбука. Крисом, который катается на коньках как профессиональный фигурист. Крисом, которого я знаю, к которому я… к которому я успел привязаться.

Почему-то говорить стало сложнее, и ресницы вдруг повлажнели. Почему же это так трудно – просто быть откровенным? Почему так больно?

Теодор торопливо вытер позорную влагу с щек, криво улыбаясь. У него было такое чувство, что он снимал с себя слой за слоем пыльную броню, скрывающую беззащитные внутренности много лет. Она скрипела, поддавалась с трудом, сопротивлялась. Остаться без нее было страшно и непривычно. Пытливый взгляд Кристофера будто оставлял ожоги на беззащитной нежной коже. Таким отвратительно уязвимым Теодор еще никогда в жизни себя не чувствовал.

И в то же время…

В то же время без этой удушающей брони ему стало удивительно легко.

– И если мне было страшно получить презрение и ненависть от того Кристофера, которого я едва видел, то возможность получить презрение от этого Криса буквально вводила меня в ужас, – пробормотал он. – Я так трясся над этим секретом, что, когда ты спросил меня об этом в кафе, запаниковал. Настолько, что ложь вырвалась из меня непроизвольно. Хотя, наверное, я бы в любом случае умолчал… Я не мог позволить тебе узнать.

– Но почему? – надломленно спросил Кристофер, и Теодор, наконец, повернулся к нему. И у него невольно все внутри затрепетало от того, насколько Кристофер прекрасен. Его маленькое лицо словно сияло в темноте, а в огромных глазах, обрамленных густыми ресницами, было столько печали и сочувствия, что Теодор не мог поверить, что когда-то действительно боялся, что этот человек возненавидит его. Потому что Кристофер, казалось, не способен на столь темное чувство.

– Потому что я трус, – честно ответил Теодор, озвучивая клеймо, которое сам на себя поставил и которого стыдился всю жизнь. Несмотря на браваду, на позицию популярного крутого парня, несмотря на то, что он казался несгибаемым и жестким, он был трусом. – Потому что я поступил плохо и побоялся взять за это ответственность. Дело не в том, что я тебя стыжусь, и не в том, что я просто хотел попробовать поцеловаться с мальчиком. Я ненавижу себя за то, что заставил тебя так думать.

Кристофер всматривался в его лицо, словно пытаясь найти там признаки неискренности, и вдруг обеспокоенная морщинка появилась между его бровей.

– Ты плачешь.

Теодор глухо рассмеялся сквозь слезы.

– Да, конечно, черт возьми, я плачу, – фыркнул он, яростно вытираясь рукавом толстовки, натянутым на пальцы. – Потому что я не хочу тебя терять!

Он отвел взгляд, но Кристофер наклонился, чтобы посмотреть на него.

– Почему ты решил, что потеряешь меня? – спросил он с поразительной наивностью. И эти его чернющие пытливые глаза, Теодор готов был поклясться, что когда-нибудь они сведут его в могилу.

– Разве ты можешь общаться со мной после того, как я тобой воспользовался? – жалобно промямлил Теодор, самому себе напоминая брошенного щенка, который скулил, умоляя хозяина пустить его на ночь в дом.

Кристофер сжал губы в полоску, выпрямляясь.

– Да, это сложно, – наконец отстраненно произнес он, и выражение его лица, ставшее вдруг пустым, заставило Теодора испуганно икнуть. Будто он осознал, насколько плохо Теодор с ним поступил. – Наверное, я и вправду не смогу.

Он почувствовал, как все внутри оборвалось, словно его столкнули в пропасть. Кончики пальцев дрогнули, и стало так холодно, как не было даже в самые лютые морозы. Теодор поднял на Кристофера потерянный взгляд.

Ну вот и все.

Конечно, он этого и ожидал, но услышать все так…

Разбивало сердце.

– Да ладно, расслабься, я шучу, – вдруг звонко рассмеялся Кристофер, и Теодор моргнул, потрясенно уставившись на него и не сразу понимая, что он сказал. Нос Кристофера сморщился от улыбки, крупноватые передние зубы забавно торчали, делая его похожим на кролика, и он был такой знакомый и смешной, что Теодор и сам бы не удержался от улыбки, если бы не был настолько взволнован. – А то у тебя такое лицо, как будто мать Бемби убили на твоих глазах.

– Это значит, что… – ошарашенно начал он, боясь поверить, и смех Кристофера стих, превращаясь в теплую улыбку.

– Значит, что твои извинения приняты, – подтвердил он, и Теодор застыл, обдумывая услышанное, а потом радостно и неверяще рассмеялся, бросаясь к Кристоферу и обнимая его за талию, чтобы поднять в воздух. Кристофер тоже засмеялся, когда Теодор начал его кружить, крепко и бережно прижимая к себе.

Кристофер был таким добрым, таким… хорошим, что это было просто невероятно. Не затаил на него обиду, не начал злиться, кричать, возмущаться, не начал требовать что-то, манипулировать им, а взял и простил. Увидел, как Теодору плохо, и не смог по-другому.

Разве Теодор его заслуживал?

И Теодор, наверное, должен был рассказать ему о своих чувствах, потому что, пока Кристофер с ним просто дружил, для него каждое прикосновение и каждый взгляд были двусмысленными. Но он решил оставить это на следующий раз.

Хватит с него потрясений на сегодня.

* * *

Теодор вошел в кафетерий, оглядываясь, и его сердце сладко замерло, когда он заметил за дальним столом Кристофера. Он сидел с Ютой, Остином и Лиззи, последние, заметив Теодора, помахали ему. Кристофер тоже махнул ему рукой, приглашая за их стол, и он прикусил губу, чтобы не разулыбаться как последний идиот, направляясь к ним.

Но внезапно перед ним вырос Джонни.

– Эй, Теодор, садись, – он указал на стол справа от себя. – Для тебя место заняли.

Теодор взглянул через его плечо на Кристофера, с лица которого стекла улыбка, и покачал головой даже до того, как успел подумать.

– Я сяду туда, – он кивнул в сторону ребят, которые напряженно смотрели на него, и Джонни обернулся, прослеживая его кивок и насмешливо приподнимая брови.

– С этими неудачниками? Серьезно?

Взгляд Теодора опасно потяжелел.

– Не думаю, что тех, с кем я сижу, можно назвать неудачниками, – растянув губы в приторной улыбке, процедил он. Выдержал паузу, изображая задумчивость, а потом небрежно пожал плечами. – А вот… тех, от кого я пересел, – вполне.

Лицо Джонни вытянулось и покраснело от унижения, но он